Имагинатор

— И как же ты, батюшка, собираешься время провести?

Галантову не хотелось говорить невпопад, и потому он решил обдумать свой ответ, чтобы выглядеть достойно и не легкомысленно.

Но рожа уже выказывала признаки нетерпения, и Талантов буркнул первое, что пришло в голову:

— А вот так вот. — Получилось злобно, угрюмо и совсем глупо.

Однако пенек не смутился, а наоборот, по всей видимости, даже смягчился и сказал уже более снисходительно:

— Так, так. А что, приятель твой, воды в рот набрал?

— Я в рот воды не набирал, — задетый, пробурчал Николо-сов, — и вообще я могу удалиться при такой постановке вопроса.

Ступор Галантова и Николосова был недолгим, и они вновь обрели способность двигаться.

— А чем же постановка не нравится? — скрипнула физиономия.

— Мы пришли по конкретному делу, — перейдя с тона раздраженного на деловой, ответствовал Николосов, — и хотели бы той же конкретности и с вашей стороны.

— Ишь, какой конкретный, — съехидничала физиономия. — А по какому такому конкретному делу вы, интересно, пришли? Что составляет конкретику его?

Николосов, стушевавшись, посмотрел на Галантова, но тот уставился себе под ноги и хранил молчание. Тогда Николосов взглянул на Злюкина, который, однако, в это время смотрел куда-то в сторону. А строгая женщина Быркина что-то шустро строчила в своем блокноте.

Но тут пенек сам обратился к Злюкину:

— Ну а ты что скажешь?

— А что скажу? Вот, — кивнул он на Галантова и Николо-сова, — хотят время провести. А я в данном деле персона нон грата. Я узкий специалист, хотя и с выходом на широкую международную арену, и объяснять ничего не обязан. Так ведь, Ярмига?

«Ну и имечко!» — подумали одновременно Талантов и Николосов.

— Ладно, пущай входють, — скрипнул Ярмига. — Только пущай часики сымут.

Талантов снял свои и передал их Злюкину, а плутоватый Николосов, смекнув про себя «а с какой стати?» свои карманные часы известной марки «Слава июльским зорям» утаил и с лукавым прищуром продемонстрировал обе руки, часами не обремененные.

Старик, воровато оглянувшись, распахнул дверь и пустил посетителей в контору, после чего тяжелая дверь захлопнулась, и залязгали стальные запоры.

Помещение с затхлым смрадом оказалось приземистой комнаткой, заваленной разнообразной рухлядью, большей частью тряпьем. Но были тут и скамейки, и стулья, и каким-то образом помещался даже спальный гарнитур XVIII века работы неизвестного мастера; были и рамы от картин, простые и замысловатые — позолоченые, с резным орнаментом, кое-где лежали и картины без рам, даже несколько скульптур возвышалось на массивных постаментах, и чучело мастодонта высилось грозно, выпучив зловещие очи, и рядом стоял автомобиль «Жигули» без двигателя, а двигатель покоился невдалеке, возле куска трибуны, с которой когда-то по заверению некоторых историков Гай Юлий Цезарь укоризненно воскликнул: «И ты, Брут»!