|
Несомненно, само провидение послало их небольшой и скромной общине такое милое и говорливое чудо, и когда Лобсанг с детской наивностью и горячностью изъявил желание обратиться к пастве с критикой эволюционистов, епископ резонно решил, что греха в этом нет, и небольшое развлечение придется всем по душе. Даже если слова ребенка будут наивны, это все равно будет мило и забавно, и в итоге епископ с удовольствием уступил ему свое место, усевшись рядом с бургомистром на первом ряду. Лобсанг решил поговорить о хвостах, и первые пару минут посвятил вопросу классификации хвостов в животном мире. «Хвосты бывают пушистые, длинные, помпончиками…, которые задираются вверх и которыми размахивают в стороны…», - начал он, и это было смешно, особенно когда он пытался показать на себе, чем размахивание вверх-вниз отличается от влево-вправо. Вскоре он перешел к вопросу о том, какой хвост, по мнению эволюционистов, подобал бы человеку. «Неужели можно помыслить», вещал он с лицом, выражающим крайнее изумление, «что наши отцы и деды, матери и бабки ходили с хвостами? Не является ли это попросту говоря отсутствием уважения к нашим предкам?» Епископ одобрительно кивал, и на лицах прихожан было разлито умиление. «Взять, к примеру, вот эту даму», неожиданно ткнул Лобсанг пальцем в жену бургомистра - пышно разодетую матрону с двойным подбородком, сидящую в переднем ряду подле своего супруга. Матрона польщено улыбнулась и положила свою руку на руку мужа. «Представим себе», продолжал Ло, «что у этой дамы есть хвост. Длинный, пушистый, ну может немного облезлый на кончике вследствие нарушения обмена веществ… я слышал, что у тех собак, которых перекармливают, хвосты становятся облезлыми». Лицо дамы вытянулось, она утянула свою руку обратно и заметно напряглась. «Не будем ханжами, граждане, давайте представим себе её хвост ради торжества истины. И что же мы бы тогда имели? Как бы этот хвост умещался в ее трусиках, под платьем? Никак невозможно его туда засунуть, да и сидеть неудобно. Пришлось бы делать дыру. А разве уместно сей даме было бы иметь дыру в платье прямо напротив копчика? Не задувал бы туда ветер? Конечно, иные господа эволюционисты увидели бы в этом известное преимущество в виде вентиляции, но кто измерит глубину детской травмы того ребенка, взгляд которого упадет на эту дырку и проникнет вглубь? Разве не должны мы думать о детях, о моральной стороне вопроса?» На епископа было жалко смотреть. Части его шевелюры вздыбились, причем почему-то в разные стороны. Видимо, его руки, спазматично хватающиеся за голову, потеряли синхронность и действовали вразнобой. В конце концов он вцепился в подлокотники своего кресла и совершал странные жесты головой и шеей, как токующий глухарь. Его одолевала мучительная нерешительность. Встать и прекратить это означало бы открыто признать факт катастрофы, запечатлеть её в окончательно свершившемся виде. С другой стороны, если подождать секундочку, то может быть этот приступ сумасшествия прекратится, и после того как мальчик скажет хоть что-то нормальное, можно спокойно его поблагодарить и убрать к чертовой матери, и все сделают вид, что ничего особенного и не произошло, ну бывает же, когда ребенок обкакается, ну типа этого. Так он подергался вперед-назад, как буриданов осел, после чего взял себя в руки, пригладил волосы и даже покровительственно улыбнулся и кивнул мальчику, решив выждать момент, когда можно будет достойно прекратить все это. Пусть только этот гаденыш скажет что-нибудь нормальное, на чем можно будет и завершить... — 95 —
|