|
В общем, меня гораздо больше беспокоили отношения с Гансом. Мне было интересно с ним общаться, и я даже пожалел, что он в порыве неуместной правдивости зашел дальше того, что ему самому, возможно, казалось допустимым. Так или иначе, я просто решил сделать вид, что ничего не произошло, и самоограничиться уже обсуждаемыми вопросами о прогнозировании будущего, предоставив ему самому решать остальное. За исключением этого моего утреннего выслеживания Анри, больше ни с тем, ни с другим мы сегодня не пересекались. Погода была отличная, ветра, в отличие от вчерашнего дня, не было почти совершенно, и, позавтракав, я в девять утра ушел к шестому озеру. Обычно туристы туда не доходят – далековато для них, да и престижа никакого. В стандартном плане у них обычно стоит подъем на Гокио-ри и, у наиболее крепких, перевал Чо-ла, через который они уходят из долины Гокио в направлении Лобуче. Там, как правило совершенно свинско-сарайных условиях (так как единственный нормальный гестхауз там небольшой, и постоянно забит), они проводят одну-две ночи, посетив Кала-Паттар, откуда открывается отличный вид на Эверест, после чего опухшие и ополоумевшие от горной болезни, холода, бессонницы и дикого дискомфорта несутся лавиной назад, к Намче, откуда валятся дальше в Луклу и Катманду. То, насколько глубоко они ужалены в голову теми условиями, в которых им приходится жить на пути к Кала-Паттару, видно потому, что даже двигаясь по жаре в районе Пангбоче и Намче, они не в состоянии стащить с себя теплую одежду, и так и идут, потея, судорожно цепляясь за свои бессмысленные лыжные палки, и передвигая свои бессмысленные тяжелые ботинки. Шестое озеро Гокио – просто оазис тишины, спокойствия и потрясающих видов на гигантский ледник и гигантский массив Чо-Ойю. Времени здесь нет вообще. Тысячу лет назад или тысячу лет спустя – здесь было и будет все в точности так же, так что было очень легко представлять, что сейчас будущее. Сидя с блокнотом на прогретой солнцем сухой траве, я размышлял о том, какие еще принципы будут присущи тому обществу будущего, в котором напрочь исчезнет сексуальное ханжество. Потребовались некоторые усилия, чтобы вновь представить сексуально свободное общество. Я отчаянно помогал себе зрительными образами, но получалось так себе – хвост вытаскиваю, нос увязает. Вот я возвращаюсь в гестхауз, и перед входом на столе сидит голая та девушка американка с раздвинутыми ножками, и разговаривает с мужем, сидящим на лавке, а перед ней стоит симпатичный непальский портер со спущенными штанами. Он положил ей руки на ляжки и неторопливо трахает ее. Мимо проходят туристы, и аккуратно обходят их, чтобы не толкнуть. Тот норвежец лет тридцати, что сидел вчера за соседним столом, подходит сзади к непальцу, присаживается на корточки и начинает нежно и страстно целовать ему попку. Он с таким удовольствием тискает ее, целует, трется лицом, что мне тоже уже хочется, но мое внимание отвлекается на болтающиеся голые ножки американки, и я присаживаюсь на корточки рядом с норвежцем, беру ее лапку и начинаю целовать. — 35 —
|