|
За окном уже совершенно стемнело, и вдруг заново осветилось каким-то инфернальным светом. Я вышел на балкон. Солнце, уже коснувшееся поверхности океана, в этот момент вышло из-под нависших над горизонтом облаков, и его багровые лучи осветили Ущелье. Я как-то и забыл, живя в своём ущелье, что совсем близко океан. Подо мной темнела пропасть, и это впечатляло. Девчонки ушли довольно далеко, и во мне шевельнулось беспокойство – получится ли мне догнать их со своими административными делами? Ну разумеется, получится. Бюрократические и кадровые вопросы закончились, теперь как раз мои руки развязаны и голова свободна. Я взглянул вниз. Солнце окончательно ушло за горизонт, но висящие в той стороне облака еще подсвечивались им, а тут уже стало совсем темно. Где-то на глубине двухсот метров в чаще лавровых и буковых деревьев светились огоньки в окнах вилл, и сразу же возникло острое чувство зова. Интересно, что ночной огонёк вдали сразу вызывает это чувство, почти что автоматически. Зов легко достиг высокой интенсивности и кристалл начал наслаиваться. Я уже почти отошел от края балкона, собираясь дочитывать записи Клэр, как вдруг с отчетливой ясностью понял, что что-то изменилось, и я сразу понял – что. Если раньше я просто, доверяя информатору, говорил себе, что кристалл наслаивается, когда есть яркие озаренные восприятия, то теперь ситуация изменилась – я стал именно чувствовать этот процесс наслоения. Я снова подошел к краю и снова стал смотреть на огоньки внизу, в темноте. Чувство красоты от едва подсвеченных ушедшим солнцем перистых облаков переплеталось с зовом, и я совершенно четко переживал, испытывал, ощущал процесс наслоения кристалла. Это было совершенно новое, совершенно неизвестное ранее ощущение, да, именно ощущение, и я неторопливо подыскивал резонирующие образы, чтобы не спугнуть его, но ничего подходящего не подбиралось, а потом вдруг разом возник образ, как будто сияющий пурпурно-золотистым цветом нежнейший, и в то же время невероятно прочный, чистый лепесток оборачивался вокруг кристалла, сияющего как кусок льда, подсвеченный изнутри, и прирастает к нему, сливается с ним. Но это был именно образ, пусть и яркий и устойчивый, а само ощущение, которое при этом возникало, вообще не поддавалось описанию, и я плюнул. Потом подберу какие-нибудь слова. Само это ощущение, сама моя способность испытывать теперь его – всё это воспринималось как нечто очень важное, как очень значимый этап в моём развитии, и, сдерживаясь, чтобы не подпрыгнуть до потолка, я ушел обратно в комнату, испытывая восторг и торжество. Плюхнувшись на диван, я открыл тетрадь на том месте, где закончил чтение, но так и не смог начать, потому что ещё одно открытие огромной важности прямо-таки ёбнулось в меня, и в этот момент я почувствовал уже знакомое разворачивание веретена, сопровождающееся всё тем же, уже знакомым образом, как нечто тонкое, диаметром в несколько миллиметров, и длиной сантиметров в десять, развернулось и растворилось. Значит, веретена являются, скорее всего, «письмами», которые доставляются адресату не просто по факту его существования, а лишь тогда, когда он дозревает, дорастает до способности вскрыть их. Это как рука, протягиваемая навстречу тому, кто сам протянул свою, а не просто лежит как бревно. — 220 —
|