|
Здесь уже и добавить нечего. Это еще не все, хотя я внутренне охрип, подобно Остапу Бендеру, произносящему десятый или двадцатый монолог по поводу автопробега по бездорожью и разгильдяйству. Преодолевая усталость, я с восхищением замечу, что Федор Карамазов – подлинный дионисиец в том смысле как это имел в виду Ницше. Вослед за Фаустом, Федор Палыч мог бы произнести бессмертные строки Гете: «Отныне с головой нырну в страстей клокочущих горнило, со всей безудержностью пыла в горнило их, на глубину! В горячку времени стремглав, в разгар случайностей с разбегу! В живую боль, в живую негу, в вихрь огорчений и забав! Пусть чередуются весь век счастливый рок и рок несчастный, в неутомимости всечасной себя находит человек». Ученик К.Г. Юнга Том Мур так пишет о Дионисе, и, следовательно, о Федоре Карамазове: «Утверждать дионисийское начало – значит признавать и понимать ту роль, которую играют в жизни боль и смерть, приветствовать весь спектр ощущений от жизни до смерти, от боли до экстаза, включая травматический опыт, когда человек рождается из лона постылого и отупляющего соответствия культурным и семейным ожиданиям». Мы видим, что Федор Карамазов родился из этого «лона постылого и отупляющего соответствия культурным и семейным ожиданиям». Он не соответствует уже им. Тому Муру вторят и средневековые мистики, в лице Аль-Фарида – суфийского поэта 12 века: Вот вино! Пей его! Если хочешь, смешай С поцелуем любви, – пусть течет через край! Пей и пой, не теряя священных минут, Ведь вино и забота друг друга бегут. Охмелевший от жизни поймет, что судьба – Не хозяйка его, а всего лишь раба. Трезвый вовсе не жил – смысл вселенский протек Мимо губ у того, кто напиться не мог. Пусть оплачет себя обнесенный вином – Он остался без доли на пире земном. Но не остался без доли Федор Павлович Карамазов! И не останется без этой доли и человек будущего! Герман Гессе в своей статье «Закат Европы. Карамазовская Азия», говоря о русском человеке, имеет в виду, как я полагаю, именно Федора Карамазова: «Мы уяснили себе существо русского человека. Это человек, который рвется прочь от противоположностей, от определенных свойств, от морали, это человек, который намерен раствориться, вернувшись вспять, в principium individuationis. Этот человек ничего не любит и любит все, он ничего не боится и боится всего, он ничего не делает и делает все. Этот человек - снова праматериал, неоформленный материал душевной плазмы». И вот оно финальное слово, которое я бы хотел сказать о Федоре Михайловиче Карамазове – это праматериал. «Неоформленный материал душевной плазмы» из которого будут выковываться грядущие люди, грядущие поколения. — 142 —
|