— Выходит, так, — бесстрастно подтвердил Учитель. —Тебе не кажется, что это уже перебор?—спросил я.—Я представлял себе путь к бессмертию несколько иным. — Похоже, ты стал специалистом по бессмертию, — скривился Ли. — Женщина из песни не была воином жизни и не следовала по пути “Спокойных”, но её бессмертие базировалось на другой основе—на внутренней силе, силе, которая развилась через устойчивые волевые эманации. — Ты говоришь так, как будто женщина на самом деле стала бессмертной. Такого просто не может быть. Это всего лишь песня. — Если ты хочешь развить внутреннюю силу, то для тебя эта песня должна стать не вымыслом, а реальностью, — жёстко сказал Ли.—Бессмертие—это реальность и волевые эманации—это тоже реальность. Я уже упоминал о них, но ты их воспринял только на уровне интеллектуальной идеи. Теперь я хочу, чтобы ты почувствовал их силу внутри себя. Мне было трудно сразу настроиться на серьёзный лад. потому что тема регулярного хищения дынь не находила эмоционального отклика в моей душе. Я пытался поставить себя на место обретшей бессмертие дамы, но был вынужден признать, что скорее перестал бы выращивать дыни или срывал бы их зелёными, чем стал убивать собственного мужа или бороться со смертью только ради того, чтобы покарать похитителя. Видимо, подметив у меня отсутствие надлежащего настроя, Ли переменил тему. —Ты любишь революционные песни?—спросил он. Я очень любил революционные песни. Моя мама, чья юность пришлась как раз на период прихода к власти большевиков вступила в партию в 15 лет. Если говорить о волевых эманациях. то мама от природы была наделена ими с избытком, а её преданность делу коммунизма вряд ли намного уступала одержимости бессмертной выращивательницы дынь. Отец был на 10 лет моложе мамы, но тоже был преданным членом партии, хотя и не таким фанатичным. Так что революционные песни звучали над моей колыбелью, я распевал их в лесу у костра вместе с отцом, а по праздникам мать проигрывала их на стареньком патефоне. —Давай, споём хором какую-нибудь революционную песню, — предложил Ли. Я хихикнул, представив, как будут звучать её суровые и мрачные строки в восточном произношении Учителя. —Давай, — согласился я.—А какую? —Выбирай сам. —Ты знаешь “Смело, товарищи, в ногу”? —Конечно, знаю,—сказал Ли с таким видом, как будто он провёл большую часть своей жизни в царских застенках среди соратников по партии. — Смело, товарищи, в ногу, Духом окрепнем в борьбе...—запели мы. Учитель пел торжественно и серьёзно. Удивительно, но его акцент не коверкал песню и не делал её смешной. — 121 —
|