|
– А как же! – «Арестовали». Да ведь он нас на вокзале встречал. Степан полез за махоркой: – Выпустили. – А! а! – заегозил Еремеев. – Выпустили! Герои тоже, Выпустили! Герои тоже, выпустили! Большевики! – Да как же не выпустить, когда у него дело кругом? Надо же ему закон писать, землю тебе продавать. Не выпустить – так ты еще обижаться будешь, скажешь, зачем мою крестьянскую партию… Да ты не горюй. Может, здесь кого усмиришь, так тебе и даром дадут… землю. Скажут: вот хороший человек Еремеев, тоже… наш… эсер. Еремеев подскочил к Степану, даже кулаком замахнулся: – Ты на меня не моргай! Чего ты, хвастаться пришел сюда? Думаешь, ты человек, а мы… вот… усмирители? Тебе есть дело, как Россия пойдет, а мне нету дела? Я тебе всю землю отдам, с потрохами, а своего брата, если трудящийся который… усмирять… У меня, думаешь, чести нет? – Во! Голубок! – Степан встал, протянул руки. – Прости, дорогой, видишь, и у меня характер… ну его… горячий… С высоты сказали: – Нами еще эсеры не командуют. Насада подтвердил самым искренним тоном: – У нас офицеры – слава тебе господи. И как будто в подтверждение этих слов из-за спин стоящих раздался голос, такой красивый, чистый и властный, что с самого первого звука стало ясно: говорит офицер. – Что здесь у вас происходит, митинг, что ли? – Все обернулись, раздвинулись. Насада и Акимов медленно поднялись. В конце образовавшегося человеческого коридора слабо блеснули в темноте погоны. Офицер сделал еще шаг вперед. Степан узнал Троицкого и просиял. – Это что же? Гости, что ли? – Троицкий заложил палец за пуговицу шинели. – Большевики? Он оглянулся на Акимова. Акимов ответил по-старому: – Так точно, большевики, господин полковник. – Что это ты, товарищ, все посмеиваешься? Степан подскочил, вытянулся, руки направил по швам, сказал с тем самым деревянным напряжением, которое требовалось по уставу: – Так точно, посмеиваюсь, господин полковник. Кажется, один Насада почувствовал в словах Степана настоящую правду. Он шевельнул усами, опустил глаза, с интересом стал ожидать, что будет дальше. Остальные – даже и Павел – растерянно глядели на оторопелую фигуру Степана. Троицкий, чуть-чуть изогнувшись в талии, присмотрелся к Степану. Степан глядел на него с завидной каменной почтительностью, а как раз ничего в этот момент у Степана не посмеивалось. Троицкий все-таки спросил: – Посмеиваешься? Солдат, что ли? – Так точно, господин полковник. — 413 —
|