|
Еремеев следил за лицом Насады по-детски внимательно, строго прищуренным и немного завистливым взглядом. На нарах притихли. Рассмотрев выражение Насады как следует, Еремеев с тем же прищуренным лицом обратился к нарам: – Агитация! Это они – агитацию! Думают: непонимающий народ, что ни дай, слопают! – Большевики! – неопределенно подтвердили сверху. – Большевики, – совершенно определенно подтвердил Еремеев. – Насада, ему что? Ему на крестьянство наплевать. Ему чуть что – «Поеду на Каспийское море, буду рыбку ловить». А про нас думает: этому сиволапому что ни дай… В лице Еремеева все больше и больше прибавлялось ехидности и хитрогопрехитрого понимания. Насада продолжал улыбаться, откинувшись к стене, но Павел отнесся к речи Еремеева сердито. Он вскочил с лавки, сверкнул глазами, крикнул обиженным голосом: – Да ты и сейчас чепуху говоришь! Чепуху! – Ох! Ох! Чепуху? А вот и не чепуху! Вы-то… посмеяться над мужиком, ох, как вам легче становится! – И посмеюсь! – Они посмеются! Разумный народ, городской! – раздавался все тот же таинственный голос в темноте казармы. – Да кто ж, по-твоему, такие законы делает? – По-моему? Не по-моему, а вообще. А кого мы выберем, те еще где? Кого я выберу, те еще, может, чай дома пьют. Павел презрительно отвернулся: – Он может спокойно чай пить, потому: обманул тебя. – А ты не обманул, не успел? Таинственный голос снова загудел в неопределенной вышине: – Вы все говорите: вот голосуй за меня, а тебе – землю. А все вы одинаковые: дадите земли три аршина, да и то подороже! – Тебе большевики говорят: за Советы иди! За Советы трудящихся! – Ох, за Советы! А что мы, не знаем! Сюда нас чего привезли? Усмирять, ха! А кто позвал? Председатель Совета! – Эсер, – сказал Степан. – Чего? – Еремееев даже обернулся. – Эсер, говорю, который чай пьет! Тот самый. У нас выступал на митинге, как это хохлы говорят: у Серка глаз позычил. Прямо тебе в лицо: не сложим, говорит, оружия, облитого народной кровью. Тот же таинственный голос под потолком разлил безобразно-оглушительную очередь сочного, дурманящего мата. Все оглянулись, но в той стороне было уже тихо. Губы Еремеева сделались вялыми, а глаза присматривались к Степану недоверчиво. Степан не смутился: – Ты чего на меня, как барыня на гвоздь? Скажешь, выдумываю? Агитирую? Мы его арестовали тогда, сам его под конвоем водил. Акимов даже подпрыгнул на лавке: – Да что ты говоришь? Арестовали? — 412 —
|