Том 2. Марш тридцатого года

– Еще бы не знать!

– Ну вот, а ты мне растолкуй, раз ты комиссар. Как у вас дело с честью обстоит?

– С какой честью?

– С обыкновенной человеческой честью?

– Не понимаю.

– Ты что, тоже бросил фронт?

– Нет, я не бросил. Я в отпуск.

– А можешь бросить?

– Как это, просто удрать?

– Ну да, вот как мой денщик. Взял и удрал.

– Тайно?

– Да один черт, хоть и явно.

– Чудак, так ведь я большевик.

– Ну так что?

– Если партия скажет бросай – брошу. Скажет дерись – буду драться. За революцию будем драться, Алеша!

– А честь?

– Вот здесь и честь. Своим не изменю.

– А России?

– Да какой России? Мы и есть Россия.

– Это какая же Россия? Маленькая? То была великая, а теперь маленькая?

Богатырчук засмеялся:

– Ты действительно больной. Потом разберешь. Если бы ты был сейчас на фронте, сразу бы разобрал. Ну, идем… на нашу великую… Кострому.

23

Весной приехала из Петрограда Таня.

В первый же вечер они с Павлом пришли к Алексею. Павел стоял в дверях, черный и сумрачный, и хмуро наблюдал сцену встречи. Таня быстро подошла к Алеше, положила руку на его рукав. У Алеши вдруг заходила голова, он попробовал улыбнуться, но улыбка вышла страдальческая, тревожная. Таня посмотрела ему в глаза, вдруг опустила голову на его грудь и заплакала горько и громко, никого не стесняясь. На ее рыдания из кухни вышла Василиса Петровна, оттолкнула в дверях хмурую фигуру Павла и бросилась к Тане. Она легко оторвала ее от Алешиной груди, обняла за плечи и повела к дивану.

– Танечка, успокойся, милая, что с тобой?

Таня терла кулачками глаза и с облегченным вздохом, похожим на улыбку, опустилась на диван и прислонилась щекой к плечу Василисы Петровны. Алеша с трудом поворачивался на костылях и с серьезной, больной озабоченностью смотрел на женщин, не замечая Павла.

– Вы простите меня, это я, наверное, оттого, что две ночи в дороге не спала! Вы знаете, как трудно теперь ездить. А дома еще и Николай…

Таня виновато улыбнулась и не могла оторвать взгляда от лица старушки. Таня, действительно, сильно похудела, почернела и побледнела в одно и то же время, но тем сильнее блестели ее глаза, и губы ее казались сейчас полнее и ярче.

– Как же твое здоровье? – спросила Таня, подняв на Алешу глаза.

Алеша только крепче сжал губы и ничего не ответил, за него ответила мать:

– Плохо его здоровье, Танечка. Смотрите, голова у него гуляет. И рана никак не может зажить. А он еще такой непослушный, все бегает и бегает. Непоседа такой. Испортили мне сына, Танечка.