|
Трудно взбежать искушения и не обратить внимания читателя на глубину и обширность предсказаний, содержащихся в цитируемом письме, справедливость которых очевидна для знающих историю прошедших ста лет. * * * После создания Теософического Общества Е.П. Блаватская привлекает к себе внимание как разрушитель догм современной науки, а затем — и в качестве низвергателя догм церковных; такая ее репутация особенно установилась после публикации двухтомного труда — «Разоблаченная Изида», — вышедшего в 1877 году. Несомненный интерес представляет освещение этого периода жизни Блаватской ее сестрой В.П. Желиховской, воспоминания которой в значительной степени основаны на письмах Елены Петровны. Интимный и даже «домашний» характер этих писем, с одной стороны, вынуждал к нарочитому примитивизму изложения весьма серьезных вопросов, а с другой, позволял ей о многом высказаться откровеннее, чем это было возможно в деловой переписке и публикациях. «Какие мы спириты, Бог с вами! — писала Блаватская своим родным. — Если я примкнула к составляющемуся здесь обществу теософистов, ветви индийского Арийского братства, то именно потому, что они честно борются с предрассудками, и со злоупотреблениями лжепророков буквы, жрецов Калхасов, и с бреднями спиритов. Мы, пожалуй, спиритуалисты, да и то не на американский, а на древнеалександрийский лад...» Вскоре в американских газетах стали появляться похвалы статьям Блаватской; разбор ее печатной полемики с профессором Хёкслеем, проповедником материализма, наделал шуму. В то же время она задумала писать первый ученый труд — «Разоблаченную Изиду». В письмах же Елены Петровны начали все чаще и решительнее появляться намеки, что не ей принадлежит то, что она пишет; что она сама не понимает, что с ней творится, но что для нее вполне очевидно, что говорит она и пишет об ученых и отвлеченных предметах не сама от себя, потому что она в них ничего не понимает, — но внушает ей и «диктует некто, знающий все». Эти странные проявления неведомо откуда, в сорок лет, осенивших ее глубоких научных знаний, в соединении с такими необычайными указаниями на какое-то «вселение» очень тревожили близких Е.П. Блаватской. Они одно время положительно опасались за ее рассудок. «Скажи мне, милый человек, — писала она тетке своей Надежде Андреевне Фадеевой, — интересуешься ли ты физиолого-психологическими тайнами? А ведь следующее для любого физиолога удивительная задача: у нас в обществе есть очень ученые члены (например, проф. Уилдер, археолог-ориенталист), и все они являются ко мне с вопросами и уверяют, что я лучше их знаю и восточные языки и науки, положительные и отвлеченные. Ведь это факт, а против факта не пойдешь, как против рожна! Так вот скажи ты мне: как могло случиться, что я, до зрелых лет, как тебе известно, круглый неуч, вдруг стала феноменом учености в глазах людей действительно ученых? Ведь это непроницаемая мистерия! Я — психологическая задача, — ребус и эпигма для грядущих поколений, — сфинкс! Подумай только, что я, которая ровно ничего не изучала в жизни; я, которая ни о химии, ни о физике, ни о зоологии — как есть понятия не имела — теперь пишу обо всем этом диссертации. Вхожу с учеными в диспуты и выхожу победительницей... Я не шучу, а говорю серьезно: мне страшно, потому что я не понимаю, как это делается... Все, что я ни читаю теперь, мне кажется знакомым... Я нахожу ошибки в статьях ученых, в лекциях Тиндаля, Герберта Спенсера, Хёкслея и др. ... У меня толкутся с утра до вечера профессора, доктора наук, теологи. Входят в споры — и я оказываюсь права... Откуда же это все? Подменили меня, что ли?»[110] — 288 —
|