|
холодом незднешнего бытия и теплотой отцовского чувства, удалой юношеской страстью и монашеским смирением, звучать то мудро и проникновенно, то язвительно, а иногда и по-старчески беспомощно, глухо и тускло. "Нельзя,-говорил Шаляпин,-петь одним голосом старика и молодого, играя на балалайке и умирая, стоя и лежа, смеясь и плача...". Любой звук и каждая вокальная фраза его голоса были полны глубокого смысла, скрытого значения, выражали какое-то мгновение жизни данного характера, тончайшие оттенки и ассоциации его мыслей и переживаний в их сложном движении. "Виртуозно владея тембрами,-вспоминает Левик,-Шаляпин иногда менял их краски буквально на середине фразы. Так, например, в словах: "Василий Иваныч, крестом тебя и богом заклинаю"-слово "Василий" звучало радостно... Но уже в слове "Иваныч" звучала такая мольба, что казалось, его произнес кто-то другой... но уже со слова "заклинаю" голос становился рокочущим, угрожающим. Звук исходил как будто из настежь раскрытой ужаснувшейся души, в нем появлялся беловатый, сипловатый оттенок". Человеческая душа персонажа звучала в самом голосе певца. Охваченная страстью, она жила: томилась, мыслила, радовалась, тосковала в бесконечном потоке его интонаций и тембров. "Образ в своем развитии,-пишет Левик,-казалось, входил в "плоть и кровь" его голоса, наделял его каждый раз новой идейно-творческой интонацией". Поднимается завеса над тайной шаляпинского пения. Надо полагать, что в структуре "художественного ядра" его голоса также взаимодействовали общие и дополнительные способно-сти певца. Синтез искусств продолжал свое действие и в вокале. Он — 283 —
|