|
музыке жили на сцене каждая мышца его лица и тела. Весь певец от головы до кончиков пальцев был пронизан светом музыкальной гармонии независимо от того, пел он или молчал. "В предутренних сумерках,-вспоминает Пазовский,-при догорающем светильнике Шаляпин-Филипп сидел в кресле, углубившись в мучительно гнетущие думы..., но мы, зрители, чувствовали, что в это молчание он вкладывает все напряжение сил творящего актера-музыканта. В его застывшей фигуре, склоненной в царственной скорби голове, в трагической неподвижности его лица и глаз, в кистях рук, покоящихся на кресле, все было доведено до высшей четкости, до последней грани скульптурности... И во всем звучала музыка. Шаляпин не изображал собой позу страдающего Фи-липпа; его облик, как зеркало, предельно четко передавал высшее напряжение внутренней жизни образа, непрерывное течение его мучительных мыслей и чувств. Задолго до своего вокального вступления Шаляпин "молча пел" музыку, звучащую в оркестре. Скорбно льющиеся звуки оркестровой темы невозможно было отделить от фигуры артиста. В этот момент музыка и сцена, зрение и слух настолько сливались в одно целое, что нельзя было определить, воспринимаем ли мы образ актера зрением или слухом". Музыкальные способности Шаляпина участвовали и в моделировании опорного образа. Музыка наполняла эмоциональную сферу его души скрытой энергией чувств. В этой подсознательной эмоциональной среде таились истоки бесконечного множества душевных достижений, тончайших паутин ассоциаций, уходящих в прошлое пережитого образом. Ни одно искусство и даже литература не обладают такими возможностями воссоздания неуловимой и зыбкой атмосферы чувств, как музыка. Музыка чувств настолько явственно ощущалась и — 280 —
|