|
сценах. Он такой, когда за ним никто не следит, когда он не позирует перед Фаустом, не играет перед горожанами, во всех сценах, где за обликом того, кем он представляется, внезапно проявляется истинное страшное лицо дьявола, преследующего свою жертву. Таким он может быть при заключении договора с Фаустом. С этим лицом он будет заклинать цветы в саду у Маргариты и преследовать ее в церкви. Так и кажется, что, прожигая ее мрачным взглядом, он злорадно пророчествует: "Погибла ты". Мгновениями это лицо мелькает и в сцене серенады, и в сцене дуэли с Валентином. И особенно явственно оно живет тогда, когда дьявол предельно обнажает свою разрушительную суть в музыке и словах знаменитой "балады о золотом тельце". И кажется он могущественным и непобедимым. Но в этом же лице ощущается безрадостное бытие Мефистофеля, тяжесть дум, которую он не может сбросить, безнадежное отчаяние старого неудачника, не способного понять, почему ему так не везет. Сильный внезапно оказывается слабым, растерянным и загнанным, много раз битым существом, и именно потому и таким озлобленным, вовсе не могущественным и по-своему несчастным. В этом образе Мефистофеля как бы заключены истоки самых различных его состояний, более широких и емких, чем они представлены действиями его в опере "Фауст". И рисунок представляется определенным итогом художественного осмысления, образным воплощением сущности этого страшного персонажа. Действие отмеченных выше закономерностей изобрази-тельного воплощения опорных контуров сценических персонажей можно проследить и при создании остальных ролей шаляпинского репертуара. — 260 —
|