|
Подводя ее к решению, по сути, убийства сына: оставить его «на прокормлении» в голомевском доме: «Ничего другого не остается. Да и бумагу насчет наследства от него вытребовать. Пить, есть балбесу-то что-то надо. Не даст бумаги, можно и на порог ему показать — пусть ждет папенькиной смерти». Убеждая маменьку, что и после ее смерти будет помогать брату Степану: «Да неужто вы на нас, ваших детей, не надеетесь», — многозначительное: «А, ну, увидь меня». То ли бесхитростное: пойми, наконец, что я весь — душа нараспашку. То ли ерническое — на-ка выкуси, попробуй, разгадай. То ли из черной бездны, a ну как поймет сейчас всю мерзость, скрытую за потоком ласковых уменьшительных словечек. И как финал сцены: «Пошел и на ходу молится: как, однако, трудно жить честно в этой жизни!» Победив, он теперь успокаивает собственную совесть: «Кто над родительским благословением надругался? Я их мучил, но как они меня мучили и продолжают мучить». И эти переговоры с чем-то похожим на совесть идут: «В его ритмах замедленно и должбежно (долбежка)». Переломным моментом была сцена у умирающего брата Павла. Иудушка, появляясь у постели больного, своими разговорами, приговорками, самим фактом своего появления сводил брата в могилу. Ритуальный семейный быт и смерть намертво сцеплялись в неразрывное единство. Иудушка впервые выступал кровопийцей в самом прямом смысле слова. Страшным пауком нависал он над кроватью, медленно высасывая силы, здоровье, саму жизнь. Записи Смоктуновского в этой сцене похожи на стенограмму потока сознания. Всполохи мыслей, чувств, ощущений даны в неразрывном клубке. Артист забирается в глубины подсознания, кишащие редко выползающими на поверхность гадами: мания величия и комплекс неполноценности, образы и мысли, в которых не признаешься самому себе. Иудушка появляется незваным в усадьбе больного брата, где его ненавидят и боятся, где живет выгнанная им мать, и первая пометка: «Ощущение мною ненависти окружающих — привычное, и, следовательно, все ОК Значит, я неуязвим». Тональность встречи и отношения к болезни брата: «Здесь, маменька, мы не властны. Будет так — как будет». При внутренней уверенности, что: «Мать хочет ограбить меня». Я — законный наследник брата, но кто знает, не успели ли они что-нибудь предпринять. И тут же рядом ехидная мыслишка, никак вслух не проговариваемая: «Ну, что: вот вы от меня шли к нему — ну, и что? Ну, вот, маменька, так куда вы убегали? И теперь куда вы прибежали?» Не видят, не понимают, что значит идти против меня. Это оскорблять Господа Бога! Ибо правота моя, подтверждаемая уничижением и смертью врагов моих, — от Бога: — 85 —
|