Искусство толкования. Часть 2.

Эту мысль Гегеля можно понять так: у первых потреб­ность познания отсутствует или совершенно подавлена други­ми потребностями; у вторых она вполне удовлетворена гос­подствующей нормой ее удовлетворения - какой-то либо низ­кой, либо более или менее высокой из существующих в дан­ное время в данной среде.

Если «ключ» к расшифровке текста пьесы найден, то ра­бота идет над тем, чтобы удивившее и понравившееся в од­ном эпизоде (сцене, ситуации) пьесы, нравилось и удивляло во всей ее структуре в целом - по-разному, но повсеместно. По­скольку работа эта идет успешно, пьеса постепенно нравится все больше и все по-другому - не тем, чем она привлекала первоначально. Так догадка субъективного художественного вкуса о «приблизительной» сверхзадаче путем профессиональ­ного изучения мотивировок - от ближайших целей до исход­ных потребностей - приводит к полной уверенности в точно найденной сверхзадаче, которая, разумеется, не может быть точно выражена словами. Но это может случиться, как гово­рил К.С. Станиславский, и на двадцатом спектакле.

Нечто подобное имеет место, вероятно, и в других искус­ствах. Л. Бернстайн пишет о музыке: «Истинная функция фор­мы состоит в том, чтобы отправить нас в разнообразное и трудное получасовое путешествие непрерывного симфоническо­го развития. Чтобы сделать это, композитор должен иметь при себе карту своего внутреннего маршрута. Он должен быть твердо уверен в каждом следующем пункте назначения <...»> (30, стр.116).

Всякий нормальный человек всю свою сознательную жизнь находится во взаимодействиях с другими людьми, поэтому каждый в «расшифровке» поведения грамотен - умеет читать человеческие взаимоотношения. Может быть, именно эта все­общая грамотность обесценивает ее, и в глазах современного режиссера иногда кажется поэтому занятием неинтересным -строить на сцене жизнь людей, да еще такую, которая задана автором пьесы. Занятие это действительно скучновато при упрощенных представлениях об однозначности авторского задания. А представления эти вытекают из объема знаний, не превышающего всеобщей грамотности понимания мотивов человеческого поведения. Этот объем Ю.М. Лотман называет «здравым смыслом». В его пределах представляется, что в пьесе все написано, все дано, сказано, а дело режиссера -данное ему по-новому обставить, упаковать, украсить, как украшают новогоднюю елку...

Грамотности, в прямом смысле слова, мало, чтобы быть поэтом или писателем, и ее вполне достаточно читателю. Ему не обязательна и творческая логика, он вполне довольствуется обычной. Так и всеобщей грамотности в расшифровке челове­ческих взаимодействий достаточно зрителям, но не может быть достаточно профессиональному режиссеру и актеру. В повседневном обиходе ее хватает потому, что в обиходе этом нет нужды видеть человеческую душу. Искусство же театра, и режиссуры в частности, заключается в воплощении новых знаний о ней, о ее природе, о ее сущности; причем все это новое есть в то же время и художественная критика драмати­ческого произведения, входящего в круг искусства слова.