Никология

Люди по своей природе суеверны. Почему один счастлив, другой нет? Это необъяснимая тайна. Можно лишь заметить с большой долей вероятности, что трудовые усилия, борьба за достойную жизнь, победы над самим собой, над трудностями, мужество и отвага, проявленные на войне, — и есть составляющие элементы солдатского счастья.

Цезарь и Наполеон были по-своему счастливы. Они безгранично верили в свои военные победы, которые приносили им искомое счастье. В этом отношении у каждого из них были свои приметы, именуемые суе­вериями, но вряд ли их можно так называть, если предсказания или при­меты подтверждались реальными фактами. Наполеон верил, например, что Жозефина приносит ему счастье. Так это или нет, но факт остается фактом, после развода он не выиграл ни одной военной кампании.

Русские генералы, офицеры и солдаты верили в приметы и свои нехитрые талисманы. Даже такой европейски образованный генерал, как М.Д. Скобелев, не лишен был суеверия. Дважды он ходил в атаку в подаренном отцом теплом полушубке и дважды за всю войну его кон­тузило. Пришлось вернуть подарок любимому отцу.

Талисман — это всегда тайна. Солдат искренне верил, что он сохра­няет ему жизнь, мечтал остаться живым, хотел увидеть, какая будет жизнь после войны. Солдат Великой Отечественной войны М.Г. Аб-дулин рассказал о встрече с танкистами непосредственно перед боем. Только один танкист-водитель, заметил он, был грустным, так как был уверен, что непременно сгорит в этом бою: «Я с первых дней войны в танке. Пять машин поменял. Конец мне сегодня, и точка. Ты пацан еще, - обратился он к Абдулину, - тебе не понять... Я потерял свой та­лисман» [4]. И действительно, вспоминает солдат-минометчик. В этом бою его танк умело маневрировал, уклоняясь от термитных снарядов. И вдруг машина на полном ходу взорвалась и загорелась. Спасти жизнь танкиста не удалось.

В самые трудные минуты военных испытаний, отмечает Абдулин, я смотрел на свой талисман - мундштук - и был твердо уверен, что не­пременно останусь живым. «Если это суеверие, — продолжает он, — то были у меня и другие суеверные символы. В поведении. С убитых не брал даже часы! И я замечал: как только кто-то нарушал это мое суеверное правило, погибал сам... Ни в аллаха, ни в бога я не верю. Но и в ту ночь, когда тащил на себе в санроту Николая, укравшего мой хлеб, и он просил бросить его, я знал откуда-то совершенно точно, что если я действительно его брошу, то моя собственная вера в высшую справедливость жестоко накажет меня. А раз не бросил, то меня моя вера вознаградила — я остался живой до сих пор» [5].