|
метапотребности и идущая извне необходимость подхлестывают друг друга и откликаются друг на друга, выступают друг для друга стимулом и реакцией. Человек почти перестает различать их, они сливаются для него, равно как и для окружающих при взгляде на него. Грань между <Я> и <не-Я> стирается (или трансцендируется). По мере того как человек включает в пределы своего <Я> частицы внешнего, начинает определять самого себя в категориях имперсонального, между ним и окружающим его миром остается все меньше различий и противоречий. Можно сказать, что сам мир становится его <Я>, возвеличившимся и расширившим границы. Если справедливость, или закон, или правосудие настолько важны для человека, настолько присущи ему, что он становится воплощением этих благороднейших устремлений человеческого духа, тогда скажите, где они? В нем или где-то в некоем космосе высшей человечности? Это различение становится Почти бессмысленным, потому что сущность такого человека не ограничена пределами его тела. И его микрокосм, его внутренний свет неотличимы от сияния, идущего к нему из макрокосма высшей человечности. Когда мы смотрим на такого человека, мы видим, что он трансцендировал и обыденный человеческий эгоизм, его эгоизм требует переопределения на более высоком уровне. Например, известно, что любящий родитель получает гораздо большее наслаждение (эгоистичное или неэгоистичное?) от еды не тогда, когда ест ее сам, а когда видит, с каким аппетитом и удовольствием ест его ребенок. <Я> такого человека расширилось настолько, что объемлет собой любимое дитя с его радостями и бедами. Причиняя боль его ребенку, вы причините боль этому человеку. Понятно, что его <Я> уже нельзя идентифицировать только с его телом, с его плотью и кровью. Его психологическое <Я> стало больше его телесного <Я>. Как человек включает в свое <Я> любимое дитя, точно так же он объемлет своим <Я> дорогие для него цели и ценности. Нам известны страстные 326 Метамотивация борцы за мир, борцы с расовым беззаконием, с тяжелыми условиями жизни и нищетой, настолько одержимые своим делом, что для них представляется естественным отказаться от радостей жизни, от удобств и самой жизни ради идеи. При этом даже не возникает вопроса, насколько опасность войны, расовая несправедливость или нищета угрожают их личному, их телесному благоденствию. Личностное стало для них гораздо большим, чем их физическое тело. Они борются за справедливость как таковую, за — 312 —
|