|
Однако не следует забывать, что наш персонаж является не Своим (именно поэтому крестьянину не приходит в голову пригласить Абрама в гости), а Своим Чужим. В этой относительной (большей или меньшей – в разные периоды и в разных ситуациях) чуждости и, главное, в ее сердцевине – "потустороннести", "нездешности", "запредельности" – существует момент строгой функциональности и необходимости Чужого в непосредственной близости к Своему. Потому-то сказки, как правило, так или иначе подчеркивают различия (вследствие чего, даже если нет прямого указания на этничность, в качестве маркера используются акцент, словесные вставки, детали быта и обряда и т.д.). Функция Своего Чужого в народной культуре. В чем же состоит эта функциональность? Во-первых, в необходимости знаний. Здесь уже говорилось о двойственном отношении Мужика к знанию, которое, с одной стороны, граничило с нарушением традиционного трудового кодекса и в целом крестьянского этоса, а с другой было востребованно с точки зрения развития культуры. Отвлечемся от образа Еврея и будем говорить о Своих Чужих вкупе, ибо каждый из них функционально необходим. Приведу несколько примеров из быта, которые были запечатлены не только сказочниками, но и этнографами. На Полесье во время засухи исстари в колодец бросали украденный у соседа-еврея горшок: "чужое" могло вызвать дождь. Как правило, кузнецом был цыган, лекарем – немец, корчмарем – еврей. Тем самым Чужой становился социально необходимым. Но причина востребованности Своего Чужого глубже. В традиционном сознании инновация (внесение в культуру нового) несет на себе отпечаток неправедности: вспомним, что даже везение в делах сказка связывает с нечистой силой, а уж если речь идет о новом роде деятельности… Потому нововведение – особенно если оно было быстрым – часто осуществлялось Другими и даже Чужими: в отличие от Мужика, они были менее связаны законами и правилами и потому имели возможность нарушать ход событий. Это мог быть Москаль, побывавший в дальних краях; это могли быть Сын крестьянина, отданный в науку, Цыган, Еврей или Немец. "Неправомерность" нового знания вовсе не означала его бесполезности. Более того, поскольку связь Чужого с потусторонними силами – аксиома народного сознания, то использовались не только новый предмет или новое умение: использовались сама его особая, "чуждая" природа. И в этом отношении можно говорить о другой причине необходимости Чужого в "нашем" строе жизни. Это связано с необходимостью в Чудесном. Чужое как чудесное. "Чудесное – это противовес обыденности и размеренности повседневной жизни" [172, с. 48]. Свой Чужой является нарушителем привычного уклада. В силу того, что помимо черт, сближающих его с Мужиком, существуют черты и отдаляющие, и главная из них – потустороннее, непостижимое начало, он обладает даром магического воздействия. Оно может быть отрицательным: потому, например, дни еврейских праздников на Полесье считались неподходящими для многих работ: например, на Кущи не квасили капусту, ибо считалось, что она сгниет. В "Прымхах і забабонах беларусаў-палешукоў" А.К.Сержпутовский приводит следующее поверье: если сеять рожь перед Йом-Киппур, когда евреи молятся в синагоге ("школе"), то она не уродится. Тем не менее, вовсе не все колдовские действия Своего Чужого признавались вредоносными: например, в Столинском районе до недавнего времени считалось, что знахарь-еврей может победить ведьму [146]. Тем самым признавалось, что "чужое" колдовство может быть сильнее своего и быть полезным. Вспомним, как евреи из сказки "Ведзьмар" спасаются от Черта с помощью крещеного человека. Здесь можно говорить о "зеркальности": не случайно в случае тяжелого заболевания или при необходимости мести обидчику существовал "верный" способ добиться благоприятного исхода – пожертвовать деньги на "яўрэйскую школу" (синагогу). — 198 —
|