Кроме боязни мрака я испытывал страх больших пространств, и, конечно, в первую очередь моря. Родители мои восхищались игрушками, которые я сам себе изобретал, и моим вкусом, невероятно для ребенка тонким, проявлявшимся в украшении моей комнаты, а затем и всего дома. Ракушки, монеты, тростник, замысловатые коряги, камни и цветы служили для меня материалом. Я создавал одни композиции, затем разрушал их для того, чтобы создать другие, и каждая наполняла комнаты особым настроением, так что нередко наши гости возвращались к нам чаще, чем того требовали приличия, и приводили с собой других, чтобы они оценили мое творчество. Не желая задерживаться на целой серии других особенностей, я должен еще упомянуть о непоня гной для меня боязни цыган и отвращении ко всем атрибутам их ремесла, из которых особенно неприятны были для меня карты. Вряд ли это было следствием моего кратковременного пребывания в таборе, ибо память моя не удерживала ни одного эпизода из того периода моей жизни. Итак, мое несовершенство делало меня отщепенцем среди моих сверстников. Зато взрослые восторгались мною и ставили в пример, видя только проявление одаренности и не догадываясь, что ее порождает страх. Казалось, судьба уготовила мне путь чудака-художника, мало чем отличающегося от улитки. Но в час, когда мне пришлось делать выбор, я невероятно удивил самого себя. О. конечно, признание недостагков дает мне право сказать о моем невероятном мужестве, с которым они преодолевались, но суть дела не в нем. Да, я боялся темноты и моря, открытых пространств и больших расстояний, и я стал капитаном. Мне омерзительно было кочующее племя мошенников и их образ жизни, однако я превратился в морского цыгана, развозящего дешевые товары туда, где они стоят дороже. Наконец, я ненавидел карты, и в то же время во всех странах, где приходилось бывать, я собирал различные колоды, и до тонкостей изучил карточную игру, так что при случае мог бы без особых усилий справиться с любым карточным шулером. Что же это за чувство, если не мужество? Страх, джентльмены, опять вес тот же страх. Во-первых, я боялся, что, спрятавшись от одной опасности, я обязательно встречусь с другой, которая меня непременно погубит. Во-вторых, я тайно ощущал, что привык к своему страху, что .он раскрывает передо мной жизнь, недоступную другим людям. Способности мои намного превосходили те. которыми владели окружающие, и это питало не только мое тщеславие, но и саму душу. О вы. кто с презрением отворачивается, услышав слово «трусость», чего стоит мир. в котором отсутствует страх? Сколько прелести утеряли приключения'.' Какой скукой вместо горя была бы овеяна смерть? Л ведь что делает драгоценными наши дни, если не Ее Величество Королева Смерть? Мантия ее соткана из страха, и пусть умолкнут лицемеры, кичащиеся своей храбростью. Только безумие не преклоняет колени, когда ома шествует по земле. — 47 —
|