|
Несмотря на авторитет лавочницы и на упрямство Розы, которая не хочет, чтобы вопрос был отложен, все начинают перебирать подходящих людей, которые могли бы быть виновниками этого преступления. Таких оказывается очень много, это все те, против которых у них имеется какое-нибудь неприязненное чувство, злоба, ревность. Наконец, тщедушная, бледная женщина с крысиной физиономией высказывает свое предположение: — Знаете, на прошлой неделе появились у нас двое капуцинов. Вид у них подозрительный. Они повсюду расхаживают и милостыню собирают. Не они ли это? Все возмущаются: — Честные, благочестивые монахи! Святые люди! Это ужасно. Когда мы уже расходимся, высказав всевозможные предположения, Роза с ожесточением повторяет: — Я вам говорю, я вам говорю, что это он. Прежде чем войти в дом, я остановилась у сарая, где Жозеф чистил свою сбрую. Над столиком, на котором были симметрично расставлены бутылки с лаком и ящики с мазью, сверкал своей оправой портрет Дрюмона. Чтобы придать ему больше величия, должно быть, Жозеф украсил его венком из лавровых листов. Напротив висел портрет папы, который весь почти был закрыт конской попоной, повешенной на гвоздь. Тут же на полке лежала пачка антиеврейских брошюр и патриотических песен. Из любопытства я неожиданно спросила: — А вы знаете, Жозеф, что в лесу нашли маленькую Клару убитой и изнасилованной? В первый момент Жозеф сделал какое-то движение от неожиданности — от неожиданности ли? Мне показалось, что при имени маленькой Клары какая-то дрожь пробежала по нему. Но он быстро оправился. — Да, — сказал он твердым голосом. — Я знаю. Мне сегодня утром в деревне рассказали. Он совершенно равнодушен и спокоен. Большой черной тряпкой он аккуратно чистит свою сбрую. Я любуюсь могучими мускулами на его руках, белизной его кожи. Из-за опущенных ресниц не видно его глаз, которые прикованы к работе. Но я вижу его рот, весь его огромный рот, огромную пасть хищного, чувственного животного. И у меня слегка сердце сжимается. Я продолжаю его спрашивать: — А известно кто это сделал? Жозеф пожимает плечами. Не то шутя, не то серьезно, он отвечает: — Бродяги какие-нибудь, негодяи. После короткого молчания он продолжает: — Вот увидите, что их не поймают. В магистрате ведь все продажные люди сидят. Он вешает вычищенную сбрую на место и, указывая на портрет Дрюмона, прибавляет: — Вот если бы он тут был! А! Когда я ушла от него, я почувствовала, не знаю почему, какое-то особенное беспокойство. Эта история даст материал для разговоров; можно будет, наконец, немного развлечься. — 773 —
|