|
Она была очень бледна. Она прибавила: — Я никогда не забуду выражения его лица. Несомненно, в это мгновенье он видел смерть. Он видел ее… Они слышали голос священника, который говорил очень громко, так как был глуховат: — Да нет же, нет же. Вам вовсе не так плохо, как вы думаете. Вы больны, но опасности нет никакой. Доказательство то, что я зашел к вам просто по-соседски, по-дружески. Они не расслышали ответа Форестье. Священник продолжал: — Нет, я не буду вас причащать, мы поговорим об этом, когда вам станет лучше. Вот, если вы хотите воспользоваться моим посещением, чтобы исповедаться, я буду очень рад. Я ведь пастырь и пользуюсь каждым случаем, чтобы сблизить своих овец с церковью. Наступила долгая тишина. Должно быть, теперь говорил Форестье своим беззвучным, задыхающимся голосом. Потом вдруг священник произнес другим тоном, — тоном священнослужителя: — Милосердие божие безгранично. Прочтите «Confiteor», дитя мое, — вы, может быть, забыли слова, я вам их подскажу; повторяйте за мной: «Сопfiteor deo omnipotenti… Beatae Mariae semper virgini…»[39] От времени до времени он останавливался, чтобы умирающий успевал за ним повторять, потом сказал: — Теперь исповедуйтесь… Молодая женщина и Дюруа не двигались с места, охваченные странным смущением, полные тоскливого ожидания. Больной что-то пробормотал. Священник повторил: — Вы проявляли греховное потворство… Какого рода, дитя мое? Молодая женщина встала и сказала просто: — Пойдем в сад. Не надо слушать его тайн. Они вышли и сели на скамью у входа, под цветущим розовым кустом, за клумбой гвоздики, наполнявшей воздух своим сильным и сладким благоуханием. Дюруа спросил после некоторого молчания: — Вы долго останетесь здесь? Она ответила: — О, нет! Как только все будет кончено, я вернусь. — Дней через десять? — Да, самое большее. Он продолжал: — У него, значит, совсем нет родных? — Никого, кроме двоюродных братьев. Его родители умерли, когда он был еще совсем молодым. Они оба смотрели на бабочку, собиравшую с гвоздики мед — источник своей жизни и перелетавшую с цветка на цветок, трепеща крылышками, которые продолжали медленно биться даже тогда, когда она уже сидела на цветке. И они долго сидели в молчании. Пришел слуга и доложил, что «господин кюре кончил». Они вместе поднялись наверх. Форестье, казалось, еще похудел со вчерашнего дня. Священник держал его руку: — До свиданья, сын мой. Я приду завтра утром. И он ушел. Как только он вышел, умирающий, задыхаясь, попытался протянуть руки к жене и пролепетал: — 334 —
|