|
Он понял, что дело принимает серьезный оборот, и, стремительно бросившись к ней, схватил ее руки и стал их целовать, бормоча: — Прости меня, дорогая, прости меня, я сегодня очень раздражителен, очень нервен. Это оттого, что у меня неприятности, затруднения, понимаешь, служебные дела… Несколько смягчившись, но не успокоившись еще, она ответила: — Это меня не касается; и я совершенно не желаю, чтобы вы срывали на мне свое дурное расположение духа. Он обнял ее и увлек к дивану. — Послушай, крошка, я вовсе не хотел тебя оскорбить, я не думал о том, что говорил. Он усадил ее насильно и стал перед ней на колени: — Ты простила меня? Скажи, что простила. Она холодно ответила: — Ну, хорошо, но не повторяй этого. И, поднявшись, прибавила: — А теперь пойдем гулять. Не вставая с колен, он обнимал ее ноги и бормотал: — Я тебя прошу, останемся. Я тебя умоляю. Сделай это для меня. Мне так хочется провести этот вечер наедине с тобой, здесь, возле камина. Скажи «да», умоляю тебя, скажи «да». Она ответила коротко и жестко: — Нет, я хочу гулять и не уступлю твоим капризам. Он настаивал: — Я тебя умоляю. У меня есть причина, очень серьезная причина. Она сказала снова: — Нет. И если ты не хочешь идти со мною, я уйду. Прощай. Она высвободилась резким движением и подошла к двери. Он подбежал к ней и обнял ее. — Послушай, Кло, моя маленькая Кло, сделай это для меня. Она отрицательно качала головой, не отвечая, уклоняясь от его поцелуев и стараясь высвободиться из его объятий, чтобы уйти. — Кло, моя маленькая Кло, у меня есть причина. Она остановилась, смотря ему в лицо: — Ты лжешь. Какая причина? Он покраснел, не зная, что сказать. Она продолжала возмущенная: — Видно, что ты лжешь… подлец… И с жестом ярости, со слезами на глазах, она выскользнула из его рук. Он снова удержал ее за плечи и, в отчаянии, готовый сознаться во всем, чтобы избегнуть этого разрыва, сказал с горечью: — Дело в том, что у меня нет ни гроша. Вот и все… Она вдруг остановилась и пристально посмотрела ему в глаза, чтобы прочесть в них правду. — Что ты говоришь? Оп покраснел до корней волос. — Я говорю, что у меня нет ни гроша. Понимаешь? Нет ни одного франка, даже десяти су, чтобы заплатить за рюмку ликера там, куда мы пойдем. Ты заставляешь меня признаваться в таких позорных вещах. Ведь не мог же я пойти с тобой и сесть за столик, а потом, когда нам подали бы что-нибудь, спокойно сообщить тебе, что мне нечем заплатить… Она продолжала смотреть ему в глаза: — 289 —
|