|
Но она быстро ответила тихим, нежным, обезоруживающим голосом: — Я так хочу! Дай ключ. Сквозь тонкую перегородку из столовой доносилось звяканье вилок по тарелкам. Эмма солгала, будто хочет травить крыс: они мешают ей спать. — Надо бы сказать хозяину. — Нет! Не ходи туда! И безразлично добавила: — Не стоит, я скажу потом. Ну, посвети мне! Она вошла в коридор, где была дверь в лабораторию. На стене висел ключ с этикеткой «Фармакотека». — Жюстен! — чем-то обеспокоившись, закричал Омэ. — Идем! И Жюстен пошел за ней. Ключ повернулся в скважине, и Эмма двинулась прямо к третьей полке, — так верно вела ее память, — схватила синюю банку, вырвала из нее пробку, засунула руку внутрь и, вынув горсть белого порошка, тут же принялась глотать. — Перестаньте! — закричал, бросаясь на нее, Жюстен. — Молчи! Придут… Он был в отчаянии, он хотел звать на помощь. — Не говори никому, а то за все ответит твой хозяин. И, внезапно успокоившись, словно в безмятежном сознании исполненного долга, она ушла. Когда Шарль, потрясенный вестью об описи имущества, поспешил домой, Эмма только что вышла. Он кричал, плакал, упал в обморок, но она не возвращалась. Где могла она быть? Он посылал Фелиситэ к Омэ, к Тювашу, к Лере, в трактир «Золотой лев» — всюду, а когда его волнение на секунду затихало, вспоминал, что репутация его погибла, состояние пропало, будущее Берты разбито. Но что же было тому причиной?.. Ни слова в ответ! Он ждал до шести часов вечера. Потом не мог больше сидеть на месте, вообразил, что Эмма уехала в Руан, вышел на большую дорогу, прошагал с пол-льё, никого не встретил, подождал еще и вернулся. Она была дома. — Что случилось?.. В чем дело?.. Объясни!.. Эмма села за свой секретер, написала письмо, поставила месяц, число, час и медленно запечатала. Потом торжественно сказала: — Ты это прочтешь завтра; а до тех пор, прошу тебя, не задавай мне ни одного вопроса!.. Нет, ни одного! — Но… — Ах, оставь меня! Она легла на кровать и вытянулась во весь рост. Ее пробудил терпкий вкус во рту. Она увидела Шарля и снова закрыла глаза. Эмма с любопытством вслушивалась в себя, старалась различить боль. Но нет, пока ничего не было. Она слышала тиканье стенных часов, потрескиванье огня, дыхание Шарля, стоявшего у изголовья. «О, какие это пустяки — смерть! — думала она. — Вот я засну, и все будет кончено». Она выпила глоток воды и отвернулась к стене. Отвратительный чернильный вкус все не исчезал. — 205 —
|