|
— Вы уж нас извините, сударь. В наших несчастных местах, если не знаешь с вечера… — Рюмки!!! — шипел Омэ. — Будь то в городе, можно было бы в крайнем случае подать фаршированные ножки. — Замолчи!.. Пожалуйте к столу, доктор! Когда были проглочены первые куски, Омэ счел уместным сообщить некоторые подробности катастрофы. — Сначала появилось ощущение сухости в глотке, затем наступили невыносимые боли в наджелудочной области, неукротимая рвота, коматозное состояние. — Как это она отравилась? — Понятия не имею, доктор; я даже не очень-то представляю себе, где она могла достать эту мышьяковистую кислоту. Жюстен, как раз входивший в комнату со стопкой тарелок, весь затрясся. — Что с тобой? — спросил аптекарь. При этом вопросе юноша с грохотом уронил всю стопку на пол. — Болван! — заорал Омэ. — Медведь! Увалень! Осел этакий! Но тут же овладел собою. — Я решил, доктор, попробовать произвести анализ и, primo,[13] осторожно ввел в трубочку… — Лучше бы вы, — сказал хирург, — ввели ей пальцы в глотку. Второй врач молчал: он только что получил крепкую, хотя и секретную нахлобучку за свое рвотное; таким образом, теперь этот милый Каниве, который во время истории с искривленной стопой был так самоуверен и многоречив, держался очень скромно; он не вмешивался в разговор и только все время одобрительно улыбался. Омэ весь сиял гордостью амфитриона, а печальные мысли о Бовари еще больше увеличивали его блаженство, когда он эгоистически возвращался к самому себе. Кроме того, его вдохновляло присутствие доктора. Он щеголял эрудицией, он вперемежку упоминал о шпанских мухах, анчаре, мансенилле, змеином яде. — Я даже читал, доктор, что некоторые лица отравлялись и падали, как бы сраженные громом, от обыкновенной колбасы, подвергнутой неумеренному копчению! Так по крайней мере гласит прекраснейшая статья, принадлежащая перу одного из наших фармацевтических светил, одного из наших учителей, знаменитого Каде де Гассикура. Появилась г-жа Омэ с шаткой машинкой, обогреваемой спиртом: Омэ всегда требовал, чтобы кофе варилось тут же, за столом; мало того, он сам его подвергал обжиганию, сам измельчал до порошкообразного состояния, сам соединял в смеси. — Saccharum, доктор, — сказал он, предлагая сахар. Затем велел привести всех своих детей: ему было любопытно узнать мнение хирурга об их сложении. Г-н Ларивьер уже собирался уходить, когда г-жа Омэ попросила медицинского совета для ее мужа: у него такая густая кровь, что он каждый вечер засыпает после обеда, и она боится кровоизлияния в мозг. — 210 —
|