|
— Пить!.. Ох, пить хочу! — простонала она. — Что с тобой? — спросил Шарль, подавая стакан воды. — Ничего… Открой окно… душно! И вдруг ее стало рвать — так внезапно, что она едва успела выхватить из-под подушки носовой платок. — Унеси его! — быстро проговорила она. — Выбрось! Шарль стал расспрашивать; Эмма не отвечала. Она лежала совершенно неподвижно, боясь, что от малейшего движения ее может снова стошнить. И чувствовала, как от ног поднимается к сердцу ледяной холод. — А, начинается! — шепнула она. — Что ты говоришь? Она мягким, тоскливым движением поворачивала голову из стороны в сторону, и рот ее был открыт, словно на языке у нее лежало что-то очень тяжелое. В восемь часов снова началась рвота. Шарль разглядел на дне таза приставшие к фарфору белые крупинки какого-то порошка. — Странно! Удивительно! — повторял он. Но она громко сказала: — Нет, ты ошибаешься. Тогда он осторожно, почти ласкающим движением руки тронул ей живот. Она громко вскрикнула. Он в ужасе отскочил. Потом Эмма стала стонать, сначала тихо. Плечи ее судорожно содрогались, она стала белее простыни, за которую цеплялись ее скрюченные пальцы. Пульс бился теперь неровно, его еле удавалось прощупать. Пот каплями катился по ее посиневшему лицу, оно казалось застывшим в какой-то металлической испарине. Зубы стучали, расширенные зрачки смутно глядели кругом; на вопросы Эмма отвечала только кивками; два или три раза она даже улыбнулась, но понемногу стоны ее стали громче. Вдруг у нее вырвался глухой вопль. Она стала говорить, будто ей лучше, будто скоро она встанет. Но тут начались судороги. — Боже мой, это жестоко! — воскликнула она. Шарль бросился перед кроватью на колени. — Говори, что ты ела? Отвечай же, ради бога! И он смотрел на нее с такой нежностью, какой она никогда еще не видала. — Там… там… — сказала она замирающим голосом. Он бросился к секретеру, сломал печать и прочел вслух: «Прошу никого не винить…» Остановился, провел рукой по глазам, потом перечел еще раз. — Как!.. На помощь! Ко мне! Он только все повторял: «Отравилась, отравилась!» — и больше ничего не мог сказать. Фелиситэ побежала к Омэ, который прокричал то же слово; в «Золотом льве» его услышала г-жа Лефрансуа; многие вставали с кроватей, чтобы передать его соседям, — и всю ночь городок волновался. Растерянный, бормоча, чуть не падая, Шарль метался по комнате; он натыкался на мебель, рвал на себе волосы. Аптекарь никогда не думал, что на свете может быть такое ужасающее зрелище. — 206 —
|