|
Она вздрогнула от настойчивого телефонного звонка. С некоторого времени она ненавидела эти звонки как непрошенное вторжение в ее оцепенение. Показалось квадратное лицо методичного лотарингца Анжибо: — Мадам Гютье… — Сейчас! Моника вздохнула. Удовольствия, которые обыкновенно предлагала ей Жинетта, не развлекали ее больше. Но что ж, лучше это, чем ничего! Она постепенно втянулась в круг прежних приятельниц. Елена Сюз и Мишель д'Энтрайг вместе с мадам Гютье и Понеттой стали ее близкими подругами. Ей даже были приятны ежедневные встречи с ними, и уже не было дела до их нравственной распущенности. Теперь ее уже не отделяла от них моральная бездна. Моника, какой она стала, была порочна и распущенна, как они все. Немного бессознательной, но сладкой грусти примешивалось к этой дружбе, засасывавшей ее, как тина. Смутные голоса прошлого… дни умерших иллюзий, дни веры в будущее счастье… Моника приложила трубку к уху и вдруг двусмысленно улыбнулась. — Нет, сегодня не могу. Я обедаю с Лизой, а потом везу ее к Анике… — … — Да, она еще никогда не курила. Ей хочется попробовать… — … — Вот именно! Те просветление ума и отвлеченность мысли, которые дает опиум, отлично вяжутся с теософией… — … — Да, и со спиритизмом… Получается двойное зрение! — … — Ну, дорогая, если уж ты так настаиваешь, можно вот что сделать: заезжай за нами после обеда… Куда? В индийский ресторан, знаешь? На Монмартре… Да, да, там… Потом увидим… Может быть. Она будет в восторге. До свидания! Она повесила трубку. Искра, на минуту вспыхнувшая в ее усталых глазах, опять погасла. Затуманенным взглядом Моника осмотрела маленькую гостиную, в которой еще так недавно заполняла работой одинокие часы. На письменном столе в стиле Людовика XV валялись начатые рисунки. Комната показалась ей пустой, пустой, как наступающий день, как вся жизнь! Она позвонила. Показалось упрямое славянское лицо со стальными глазами — мадемуазель Чербальева. — Я ухожу к себе, Клэр. Не вызывайте меня до обеда. — А ваше свидание с мадемуазель Марнье? Г-жа Марнье, сменив бельгийца на Лиссабонской улице на американского бизнесмена с особняком по авеню Фридланд, заказывала себе новую обстановку. — Скажите ей, что хотите! Я заранее на все согласна! И Моника медленно пошла к себе в квартиру на антресолях, куда после Пеера Риса, депутата, инженера и художника не входил ни один мужчина. Консультация доктора Гильбура вылечила ее от ненужных связей. Она вела холостяцкую жизнь и спала где придется. Чаще всего в двух комнатах на Монмартре. После мюзик-холлов и ночных кабачков, которые она опять стала часто посещать, было так приятно отдохнуть в этом гнездышке, состоящем всего из ванной комнаты и салона с огромным диваном — таким удобным для курения, а иногда и случайных любовных опытов. — 1461 —
|