|
Опустив глаза, она думала о минувших торжествах, о царях, приветствуемых Парижем, о президентах Республики, чествуемых в императорских дворцах. Миллионы, вытянутые пломбинами, рансомами, бардинами из мужицких тел, из мещанских сундуков, миллионы, пропавшие потом в двойной пропасти Войны и Революции или расхватанные на лету всеми этими разбойниками, разжиревшими на них же, — гангрена, разъевшая народное братство. Эта лавина катастроф потрясла ее душу. Человечество!.. Жизнь!.. Везде только насилие и ложь! И еще люди осмеливались говорить о принципах справедливости, призывать к закону, праву, порядку. Что им было нужно, кроме похоти и гурманства? Пломбино олицетворял собой их алчную банду. Он — плоть от плоти этой касты, разбогатевшей на народной нищете. Ненавидя это толстое брюхо, выставленное напоказ, Моника преклонялась перед страданиями замученных рабочих, сбитых, как скоты, в своих конурах — гнездилищах вшей и туберкулеза. Обман слепого и неясного выборного законодательства довел их до гибели. Она почти одобряла в эту минуту бомбу анархиста — выразителя народного гнева. Но бомба — не выход из положения. Только ненужный и даже вредный шум. Возмездие!.. Но как? — если пулеметы находятся в руках сытых и еще не переменили хозяев! Много раз, выходя из ночных ресторанов, окруженная скоморохами и марионетками в бриллиантах, она оставляла в одну ночь такие суммы, на которые можно было бы кормить целый месяц всех голодных, Моника видела перед собой страшный призрак Революции. В этот вечер в салоне Бардино он неотступно стоял перед ее глазами. Там был министр финансов, делегированный национальным блоком под республиканской вывеской национальных банков. Там были дельцы в черных фраках, с лицами хищных воронов или разжиревших свиней, цинично равнодушных ко всему, политические деятели, женщины, раздетые, как в постели, и, наконец, перед ней — Пломбино с отвратительным сальным взором… — Это обещано? — картавя, спрашивал он. — Так как вы ничего от меня не хотите, я открываю текущий счет в два миллиона франков для ваших бедных. Желание Пломбино смягчить хотя несколькими каплями своего золота эти невообразимые страдания растрогало Монику, и она сказала: — Может быть… Но вы должны знать, что эти деньги меня ни к чему не обяжут как женщину. Он простонал: — Да! Да! Ах! Если бы вы захотели — не сердитесь — только стать баронессой, жить около меня… Вы будете делать все, что вы захотите… Никогда я не переступлю порога вашей спальни! Никогда! Она прочла в его глазах намек на всю эту сделку. Любовники? Да, он приведет их ей сколько нужно! И будет смотреть в замочную скважину, как это делает Гютье… Отвращение охватило Монику, и она повернулась к нему спиной, пожимая плечами. Но Пломбино упрямо шел за ней. — 1457 —
|