|
Моника проводила его нежным взглядом, и сейчас же ее охватило чувство острого одиночества. Зачем она здесь, на этой ярмарке тщеславия и соблазнов. В ней вызывали отвращение роскошь и глупость, выставленные напоказ под правительственными эмблемами, и демонстративно шумливый подсчет «выручек». Пышная вывеска «В пользу увечных воинов Франции» не могла изгладить в ее душе незабываемого впечатления — большого госпиталя в Буафлери. Несмотря на привычку к чужому страданию в других госпиталях, память об этом зрелище была невыносимой. Какие-то человеческие пресмыкающиеся, ползущие или подпрыгивающие на костылях, обрубки, передвигающиеся на колесиках, раненые в лицо, когда-то озаренное надеждой любви, умом, а теперь превращенное в бесформенную массу с белыми дырками вместо глаз, с искривленным, стянутым ртом… Невыразимый ужас. Преступления войны — пятна сукровицы, которых никогда не смоет с окровавленного лба человечества все золото мира, все сострадание земли. Послышался резкий смех Жинетты Морен. Одновременно Моника увидела свою мать и бросилась к ней навстречу. Мадам Лербье шла небрежной походкой, вся утопая в мехах. — Уйдем отсюда, скорей! — Что с тобой? — Мне дурно! Мадам Лербье сочувственно посмотрела на дочь: — И неудивительно, в такой духоте… Но подожди, я немножко пройдусь. Задыхаясь от жары, она распахнула свой соболий палантин. На ее жирной шее блистали жемчуга. — Это невыносимо, — говорила мадам Лербье, спускаясь по широкой лестнице министерства. — Твой отец взял автомобиль для себя… Люсьен мог бы догадаться прислать за нами свой. — Ну, мы найдем такси. — Терпеть не могу эти колымаги! Грязно и каждую минуту рискуешь жизнью. — Ну тогда пойдем пешком, — рассмеялась Моника. Мать взглянула на нее косо. — Во всяком случае, мама, если у тебя отвращение к такси, есть еще трамвай с той стороны моста. — Как остроумно! Моника ведь отлично знала, как презирала она демократические способы передвижения: мешаться с толпой, ползти черепашьим шагом, к тому же вонь… Мадам Лербье пожала плечами. — Ты же согласишься, что хороший автомобиль… — Натурально. Сто тысяч дохода лучше, чем пятьдесят, пятьдесят лучше, чем двадцать пять и так далее. Но что касается автомобиля… Даже если бы Люсьен его не имел, я пошла бы за него с таким же удовольствием. — С милым рай и в шалаше, — засмеялась мадам Лербье. — Ты идеалистка и слишком молода. Посмотрю я, когда у тебя будет взрослая дочь… Позови вот этого, — простонала она. — Да зови же его. Эй! Шофер! — 1390 —
|