|
Русский Синодальный перевод библии 1876 г. Дело с переводом Г. П. Павского, хотя и окончилось осуждением «нечестивого» перевода и письменным покаянием переводчика, вызвало неожиданно большой резонанс в широких общественных кругах. «Допросы Павского, бывшего двадцать пять лет профессором и доктором богословия, законоучителем университета, наставником цесаревича, производили ужасное впечатление»,— пишет И. А. Чистович72. «Расследование по этому делу, с распространением его по всей России, розыски экземпляров, допросы, внушения и отчасти преследования, вызвали смущение умов и отчасти невольный страх»,— вторит Чистовичу другой церковный автор — Елеонский73. Перевод библии, казалось бы, чисто богословский вопрос, теперь привлек к себе внимание не только духовенства, но и людей самого различного общественного положения, вызывал разногласия и споры,— обстоятельство, которое должно было представляться совсем нежелательным как для правящей церковной верхушки, так и для правительства. Царское недовольство коснулось некоторых членов синода по «Высочайшему повелению», которое состоялось под влиянием обер-прокурора Протасова, в 1842 г. московский и киевский митрополиты, косвенным образом замешанные в разбиравшемся деле, были уволены в сеои епархии и больше никогда не вызывались в синод. Нужно сказать, что среди сторонников и противников перевода библии на русский язык не было полного единства мнений. Так, Агафангел (Соловьев), который в своем доносе на Павского оценил перевод последнего как «богохульный», в том же доносе признавал, что в России существует «общее чувство нужды в переводе» библии на русский язык. «Православный христианин в России,— писал он,— не может удовлетворить себя славянским переводом, которого темнота и неверность по местам закрывают от него истину... Люди, получившие светское образование, давно уже не читают славянского перевода Ветхого завета и прибегают к иностранным переводам..., обращаются к мутным водам, чтобы чем- нибудь утолить свою жажду... В купечестве некоторые желают, чтобы труд перевода взяли на себя, по крайней мере, светские. В учебных духовных заведениях наставники и воспитанники для объяснения текстов должны также обращаться к иностранным переводам, так как темнота славянского перевода так велика, что читатель не только не видит в тексте отношения к предмету речи, но и мысли, тогда как общее направление нынешнего времени ищет именно ясности понятий». Выход из положения Агафангел видел в издании «верного перевода», который, в отличие от перевода Павского, должен «сообразоваться с греческим текстом, так же как с еврейским, чтобы отступления русского перевода от славянского не были слишком поразительны». Кроме того, Агафангел рекомендовал сопроводить текст перевода введениями к каждой книге и объяснительными примечаниями, чтобы «неудобовразумительные места не дали повода к ложным толкованиям». — 112 —
|