|
Как Вы относитесь к пониманию Бога в произведении Айтматова «Плаха»? Мне в этом произведении нравится только то, что про волков, только та часть. Остальное мне кажется недостаточно квалифицированным. Айтматов — замечательный писатель, а здесь ему просто не повезло. И большие писатели имеют право на проколы. Это прокол. Вся история с этим Авдием — прокол. Хотя замыслы были прекрасные. А все остальное у него замечательно. Когда я спросил Айтматова, почему он взял не мусульманскую традицию, а христианскую, он сказал, что все–таки центр духовного движения — это европейское начало и христианское начало. Об этом же он говорил на конференции в ФРГ. Он сказал, что его образ Христа — это только его вольная интерпретация, а Сам Христос — это целый космос, который один писатель объять не может. И это очень правильные слова. И еще одна причина моего неприятия этого Авдия, который хотел проповедовать наркоманам. В нем есть что–то от князя Мышкина, героя, который мне внутренне чужд. А ведь Достоевский хотел изобразить в лице Мышкина Христа. Скажите, пожалуйста, книга Булгакова «Мастер и Маргарита» может ли обогатить духовный мир христианина или напротив? Почему выбрана такая необычная форма — «Евангелие от Воланда»? Никакое это не Евангелие! Это роман, в котором есть лишь намеки на евангельскую историю, там нет Христа, и Пилат там не Пилат, просто взяты некоторые черты. Книга может обогатить любого нормального человека. Она необыкновенная, волнующая, это книга о любви, о вечности, о пошлости нашей жизни, о предательстве самого себя. Она полна остроумия и блеска, построена на контрастах. Вот пришли некие гости из космоса, из духовного мира (какая разница?). Они в маскарадных костюмах, один — под Мефистофеля, другой — под кота, и они провоцируют нас, москвичей, и выявляют нашу пошлость. И даже Воланд, который выступает в маске дьявола, — какой он дьявол? У него нравственные понятия нормальные, он же не Варенуха, не Лиходеев — вот кто дьяволы–то, а он нормальный. Это только маски. У романа необычная форма, но она не является чем–то исключительным в литературе. Соприкосновение с тайной было у многих русских писателей: Гоголь, Лермонтов, Помяловский и многие другие. Роман имеет к Евангелию весьма отдаленное отношение. Это не трактовка, не интерпретация, а просто другое и о другом. Видимо, Булгаков сделал это сознательно. Его прежде всего интересовала тема человека, «умывающего руки». Это огромная, трагическая тема всего ХХ века. Никогда еще это невинное занятие не принимало столь зловещего характера и таких широких всемирных масштабов. Мастер, как справедливо замечено, тоже своего рода Пилат. И Булгаков, отождествляя себя с ним, пытается если не оправдать «умывание рук», то вскрыть всю трагичность его и муки этих людей. Он жалеет их и желает им покоя, покоя от укоров совести. Собственно, Пилат был как бы прижат к стенке, а Мастер — и того более. В этом автор ищет для них снисхождения. И он прав, тысячу раз прав. Куда хуже было бы, если бы он стал обличать «пилатчину» и грозить «умывшим руки» небесными громами. Он хочет видеть их до глубины, как может видеть человека лишь Бог, и быть к ним милосердным, как Бог. Это очень тонкое сочетание апологии с разоблачением, достойное настоящего мастера. Помните «Комедиантов» Грина? Там человек обретает себя только перестав «умывать руки». Очень по–своему это звучит в весьма странной книге Гессе «Игра в бисер», ибо чем была жизнь в утонченной Касталии, как не «умыванием рук»? Мастер имел дело с силами куда более могущественными, чем Каиафа. Сказать ему: «Перестань быть Пилатом», — бесчеловечно. Он весь исковеркан патологией страха. Это особый душевный склад «детей страшных лет России». С них и спрос иной, чем с Пилата или касталийцев. — 91 —
|