|
XI. СУЩЕСТВУЕТ ЛИ БОГ? Священные книги являются выражением человеческого стремления постигнуть неизвестное. Они представляют собой попытку постулировать то, что превосходит человеческое существование и этот мир. У Моисея, Иисуса, Мухаммада и не столь знаменитых пророков — кем бы они не были, мошенниками, людьми, поддавшимися самообману или ошибавшимися, — имелась своя картина «запредельной реальности». Хотя Моисей не встречался с Богом «лицом к лицу» — оборот, характерный для антропоморфного понимания божества, — мы можем спросить: существует ли некое существо или жизнь над и за пределами человеческого мира, и догадывался ли Моисей о его присутствии? Осознавал ли Христос глубины бытия, когда он говорил о «царствии небесном» или «небесном отце»? Ощущал ли Му-хаммад величие вечности, когда поклонялся Аллаху? Являются ли откровения этих пророков только метафорическими или символическими попытками выразить невыразимое, мимолетными и несоразмерными некоему бесконечному ноуменальному бытию? Являемся ли мы обычными смертными узниками нашего земного мира опыта, ограниченными нашими органами чувств, способными воспринять лишь то, что запечатлевается ими? Ограничены ли мы рамками нашей логики, которая принуждает нас выдумывать концептуальные различия и следовать рациональным выводам, мешающим нам постигать запредельную 337 реальность? Так же как и рамками нашего привычного отношения к вещам и к их экспериментальной проверке, использующей методы прогноза и контроля. Может ли ноумен постигаться обычным восприятием, логическими выводами или прогнозами, обычными способами проверки и обоснования? На эти вопрошания имеются хорошо известные ответы, даваемые религиозными мистиками и теологами в защиту существования потусторонней реальности. Со своей стороны я предлагал возможные возражения против религиозных аргументов, основывающихся на научно ненодтверждаемых свидетельствах. И все же, даже если мы отрицаем сверхъестественное в мифах и религиях, находя их результатами человеческого творческого воображения, есть ли что-то вне этого мира в качестве его источника и основания? Можем ли мы назвать это сущее «божественным», «ноуменальным» или «священным»? Является ли оно, в конечном счете, реальностью постигающего его религиозного опыта, как бы фрагментарно, неясно или неопределенно оно в нем пи выражалось? Является ли эта изначальная религиозная интуиция подлинным импульсом, позволяющим нам увидеть отблеск трансцендентного? Может быть ошибка пророков и мистиков заключается только в том, что они пытались придать ей человеческую форму, в то время как она невыразима в языке и необлекаема ни в какую форму? — 242 —
|