Психотерапия. Теория и практика

В действительности К. Роджерс ясно отдавал себе отчет, где на­ука начинается, но также было очевидно для него как для исследо­вателя, что наука является развивающимся методом исследования-отстаивая же феноменологический подход, он полагал, что наука развивается через развитие наших представлений, наших концеп­тов, наших взглядов на наблюдаемые явления. «Если движение про­исходит в направлении более точных измерений, более четких и стро­гих гипотез, открытий, имеющих большую валидность и большую обобщенность, то такая наука является здоровой и развивающейся Если нет, то это бесплодная псевдонаука...» [8. - Р. 189]. В этом смыс­ле рассмотрим его воззрения исторически, как они формировались, концептуализировались, как со временем наполнялись все более гу­манистическим содержанием основные понятия, а естественно-на­учная парадигма сменялась гуманитарной.

В уже упомянутой работе К.Роджерс с максимальной скрупу­лезностью дает определения необходимых и достаточных условий терапии, среди которых основными были и остались в более позд­них модификациях теории качества терапевта и отношений «тера­певт-клиент»: конгруэнтность терапевта, эмпатичность и безуслов­ное положительное отношение к клиенту. Таким образом, терапев­тические отношения, личные качества и установки терапевта и эмо­циональный климат человеческих отношений с первых шагов фор­мирования новой теории терапии были поставлены во главу угла. Революционность подобного подхода в конце 1950-х гг. очевидна. В эпоху, когда идеи кибернетики завоевывают умы и пленяют во­ображение не только писателей-фантастов, трудно отважиться по­ставить под сомнение традиционные ценности сциентизма. Когда в психотерапии безраздельно царят элитарный психоанализ (для не­многих) и бихевиоризм (для остальных), требуется мужество уче­ного, чтобы противопоставить себя и тем и другим, открыто про­возгласив: ни терапевтические методы (техники) оснащения тера­певта, ни клинические критерии оценки и определения тяжести или специфики психических расстройств не могут существенно влиять на процесс и исход эффективной терапии. Диагностические психи­атрические критерии виделись К.Роджерсу такими же ярлыками, защитными фасадами, скрывающими человеческую сущность, как ярлык «терапевта, занимающегося лечением». Главным же и опре­деляющим К.Роджерс считал «встречу». Раскрывая смысл этой ме­тафоры, он сближал его с «Я - Ты-диалогом» в терминологии М. Бу-бера и, обращаясь к нему самому в их знаменательной встрече в 1957 г., замечал; «Я чувствую, что, когда моя терапия эффективна, я присутствую в терапевтическом процессе как личность, а не как исследователь или ученый... для меня нет различия во взаимоотношениях, которые я формирую с нормальным человеком, шизофре­ником, параноиком, - я действительно не чувствую никакой разни­цы... мне кажется, если терапия эффективна, то в ней происходит такая же встреча личностей» [1. - С. 81]. Иными словами, личные, субъективно глубоко значимые отношения обоих участников об­щения провозглашаются практически единственным «методом» и «механизмом» терапии. (Идея, когда-то отвергнутая ортодоксаль­ным психоанализом, ожила в совершенно новом контексте.) Прав­да, К, Роджерс осторожно оговаривает, что сам он не работал в пси­хиатрической больнице и поэтому готов к критике своей позиции со стороны психиатров. Мы не будем сейчас обсуждать действи­тельно существующие достоинства и ограничения использования терапевтической модели К. Роджерса в клинике тяжелых личност­ных расстройств, где необходимость переживания глубокого эмо­ционального резонанса и эмпатического контакта с пациентом се­годня обсуждается в контексте использования терапевтического потенциала контрпереносных чувств терапевта.