|
Я училась проводить интервью, наблюдать людей и говорить с ними так, как сейчас мало кто из психологов делает. Я говорила с детьми на верандах школ, а потом шла к ним домой и выпивала чашечку чая. Затем я стала консультантом по детям с эмоциональными расстройствами (некоторые консультанты специализировались на детях с различными специфическими трудностями). Но я чувствовала: моих знаний просто недостаточно. Так что по вечерам я писала диплом по клинической психологии. К этому времени мой брак распался, и примерно через два года после того как мы расстались, я стала работать над магистерской диссертацией в университете Нового Южного Уэльса и переписываться с Монти Шапиро в Маудсли по вопросу изменений в практике исследований. Он был единственным человеком, который занимался данной проблемой. Тогда все психологические исследования все еще должны были проводиться с огромным количеством людей — если у вас не было тысячи испытуемых, исследование считалось некорректным. И я знала: получение таких глобальных результатов очень подходило для “Британского психологического журнала”, но не имело ничего общего с реальной жизнью, с реальными проблемами. И Монти начал разрабатывать техники для работы с конкретными людьми. Как-то вечером я пришла домой и нашла от него письмо, в котором говорилось: “Почему бы вам не приехать в Англию? Здесь много работы”. Я подумала: “Ну, я не могу поехать, у меня нет денег”. Я к этому времени развелась с мужем, получать деньги от Теда было очень сложно. Просмотрев документы, я убедилась, что уже несколько лет работаю на Департамент образования, так что вполне заработала пенсию и отпуск за стаж. По правилам я могла получить все деньгами. Таким образом, у меня оказалось достаточно денег на билеты в Англию — моему сыну Эдварду и мне. Попав туда, я обнаружила, что есть работа в Шеффилде, где я могла бы работать на ставку, получать полную зарплату и писать докторскую диссертацию, а в Австралии это было невозможно. Я стала единственным человеком, который когда-либо подавал заявку на это место. Работы было значительно больше, чем психологов, и я поехала работать в Шеффилд, где находился Алек Дженнер. Вы, конечно, знаете Алека, он был весь в биологии и совершенно четко знал, чего хочет. Он был совсем (жестикулирует пальцами) сдвинут на открытии биологической основы смены настроения, собирался сделать это открытие, завоевать Нобелевскую премию, создать средство, которое предотвратило было эту смену, после чего мы все зажили бы счастливо. Алек получал огромные гранты и хотел собрать вокруг себя как можно больше исследователей. Он предложил мне рассмотреть психологические аспекты людей с регулярной сменой настроения. Это подтолкнуло меня к беседам с людьми, находившимися в депрессии. Кроме того, Алек исследовал людей с маниями. Я встречала больше людей с маниями, чем многие психологи. Вообще-то в реальной жизни они довольно редки, но у него их там были сотни. В психологии тогда все тесты, которыми мы обладали, были надежны: если даешь человеку один тест два раза, то получаешь одинаковые результаты. У нас не было тестов, измеряющих изменение. Услышав фразу “репертуарные решетки”, я стала посещать лекции Пэта Раббита. Сейчас он профессор в Ливерпуле. Потом я поступила в летнюю школу университета в Йорке, проводимую Доном Бэннистером, Фэй Франселлой, Филом Салмоном и Милларом Мэйером, и таким образом открыла для себя теорию личностных конструктов. — 91 —
|