|
Я в концентрационном лагере. Мужчина хочет помочь мне бежать. Пытаясь выбраться, мы попадаем в комнату с отделениями, как в большой уборной. Эти отделения таковы, что в каждом есть сиденье и на каждом сиденье лежит мертвый человек. Все они приняли яд,чтобы освободиться. Я также делаю себе укол ядом в руку и ужасно боюсь, что не смогу последовать за ними. Второй сон был после следующей сессии: В лесу стоит красно-лиловый автобус. Кажется, это двухпалубный автобус. Он стоит между двух оранжевых зданий в стиле поп-арта. Затем я отправляюсь в Восточный Берлин и там поднимаюсь на гору. Очень красивый вид, погода великолепная, 'приятный воздух. Затем я с 20-летним парнем в лесу. Он дает уроки музыки. В лесу он"разговаривает с очень умным пожилым мужчиной. После разговора ему больше не нужно будет так же бояться, как мне. Я ухожу, поскольку разговор мне надоел. Пациентка сказала, что этот сон очень отличается от первого с брошенным трамваем, который был для нее скорее «ужасным видением». Я не буду детально интерпретировать эти сны. Только отмечу, что в первом сне освобождение и трансформация еще воспринимались со страхом, тем не менее, этот мотив все же присутствовал. Во втором же сне вместо трамвая появился и автобус яркой молодежной окраски, показывающий возможность соединения цивилизации и природы. В моем эссе о символике автомобиля в сновидениях (Dieckmann 1976b) я писал, что Самость может проявиться во снах, в которых возможность целостности отражена в сочетании природной витальности, и ярких красок и механических носителей энергии. Хотя ее эго во сне все еще нуждается в старом мудром человеке, который может избавить от «надоевших» страхов, ее анимус устанавливает с тем человеком отношения, дающие ему чувство храбрости. Давайте вернемся к 280 сессии, которую мы обсуждали, и рассмотрим ее в терминах переноса и контрпереноса. Я думаю, что «проникновенное», эмоционально окрашенное стереотипное причитание пациентки констеллировало архетип pueraeternusили puellaв бессознательном аналитика, что принесло соответствующие образы в его сознание. Как писала М-Л. фон Франц (1970), этот архетип выражает особый тип духовности, имеющий очень тесный контакт с бессознательным. Он отвергает конвенциональные ситуации, ставит перед нами глубокие вопросы и имеет способность прямо проникать в суть проблемы. Молодой человек, идентифицирующийся с этим архетипом, стоит гораздо ближе к природной витальности, которую всем нам дано однажды ощутить, и он упорно сопротивляется подавлению этой витальности в целях адаптации. Но этот архетип также опасен из-за приносимой им нестабильности, недостаточного понимания реальности и деструктивного потенциала, что и вызывает страх. Вот почему ее настойчивые стереотипные причитания вызвали его во мне. Пациентка не смогла бы сделать дальнейшие шаги в своем развитии, пока эмоции не мобилизовали этот архетип в контрпереносе и он (в форме ее слов и эмоций) не столкнулся с моим эго-комплексом. Этот архетип, несомненно, более актуален для нас, чем для детей. Мы его больше боимся из-за притягательности его вдохновляющей силы и инфляционных тенденций. Из-за этого может возникать нежелание аналитика продолжать терапию с молодыми людьми, когда он выносит им приговор, что они для нее не подходят, или ему кажется особенно трудным продолжать терапию. Такого рода переживания внутри архетипического поля фундаментально отличаются от привычных игр с предписанными ролями или процессов проекции личного переносного и контрпереносного материала. — 122 —
|