|
экстравертированным мышлением. Хотя есть соблазн рассуждать здесь в терминах концепции персоны, поскольку многое в межличностных играх соответствует функциям персоны, я предпочитаю использовать концепцию антитетического переноса и контрпереноса к тем играм и ролям, в которые втянуты аналитик и пациент, так как последняя концепция идет дальше функций персоны. Если, например, пациентка проецирует своего анимуса на аналитика и аналитик отвечает с необходимой долей соответствия и сотрудничества своим контрпереносом с помощью своей анимы, их антитетические роли и игры выходят за рамки персоны. На примере одной 25-летней пациентки я хочу кратко проиллюстрировать ту проблему, которая может возникнуть между аналитиком и пациентом в такого типа ситуации. Пациентка была младшей из четырех детей в семье промышленника миноритского вероисповедания, который развил свой собственный бизнес после 1945 года, проявив большую инициативу и предприимчивость. Хотя он умер за несколько лет до начала анализа, у пациентки была все еще очень сильная внутренняя связь с отцом. Без сомнения, он был очень ярким и довольно успешным мужчиной, но в описании моей пациентки он также был довольно авторитарным. Он управлял всей семьей, малейшие его директивы должны были немедленно выполняться. Его авторитарная власть распространялась даже на домашнее хозяйство, советы отца немедленно исполнялись матерью и детьми. Однако в целом семейная атмосфера не носила характер брутальной негативной диктатуры, и скорее воспринималась ей в позитивном ключе. Кроме своей профессиональной сферы, моя чрезвычайно разборчивая и легко увлекающаяся пациентка имела ряд других интересов, которым она посвящала себя с большим энтузиазмом. С самого начала она принесла в аналитические отношения много вдохновения, проецируя на меня идеализированную отцовскую фигуру. Эта фигура больше относилась к духовной реальности и была окрашена ее философскими и религиозными интересами, возникшими в период от пятнадцати до двадцати лет. Вскоре я обнаружил, что в ее отношении я вел себя несколько иначе, чем обычно с другими пациентами, как будто я был гораздо сильнее вовлечен. У меня появилась тенденция делать больше интерпретаций, чем я обычно делаю, эмоционально вовлекаться в разговор, и я вынужден был сознаться себе, что каким-то образом влюбился в нее. Конечно, это было методологически и терапевтически неправильно, но я должен был принять этот факт. Ее энтузиазм и живой интерес, очевидно, сильно соответствовали образу моей анимы. Поразмыслив, я понял, что в этой игре принял роль ее духовного отца-анимуса, тогда как она воплощала ту юную часть моей анимы, которая была не слишком полезна пациентам. Через эту игру она получала больше внимания, чем другие пациенты, получала выгоду и попадала в роль любимого ребенка, которой у нее не было в детстве дома. Поэтому я решил занять более дистантную позицию и прекратить свои активные интервенции. К сожалению, я был успешен в своих благих намерениях только две или три сессии. Затем, к своей досаде, я вынужден был признать, что веду себя точно так же, как раньше, и не придерживаюсь своих собственных хорошо обоснованных методологических намерений. Так как я постепенно понял из своей аналитической практики, что бессознательное мудрее моего сознания, я решил предпринять попытку ответить пациентке сознательно выставленной аналитической персоной и просто ждать и наблюдать, как будет развиваться ситуация. Это решение принесло некоторое облегчение и расслабление в атмосферу анализа, и, вопреки моему скептицизму, оказалось, что пациентка смогла продолжать позитивно работать. С большим воодушевлением она стала активно заниматься своей тревогой и страхами. Она вступила в отношения с мужчиной своего возраста и смогла вывести себя из отношений с довольно пожилой отцовской фигурой, мужчиной, который к тому же был женат. Так как у нее начались новые отношения, ее избыточно сильное увлечение анализом, совершенно поглощавшее ее раньше, исчезло. После того, как я приписал свою ревность остаткам контрпереноса, ее анализ пошел по обычному руслу. — 118 —
|