|
Я вспомнил, что несколькими годами раньше мы с другом путешествовали через горы Таурус в Малой Азии по очень малонаселенной местности. Однажды днем мы ехали много часов, не встречая ни одного дома или человека, чувствуя себя, как будто мы единственные люди на Земле. В этом настроении мы огибали откос крутой скалы и неожиданно на дороге перед нами увидели трех мужчин в черных костюмах и в черных шляпах. У одного из них был двойной барабан, у второго аккордеон, а у третьего тромбон. Эта неожиданная гротескная картина, столь странная и необычная для той ситуации, почти шокировала нас. Как мы узнали позже, эти мужчины, конечно, были из близлежащей деревни и шли на свадьбу или похороны.. Это воспоминание, однако, помогло мне понять мою пациентку и ее чувства. В тот момент, когда во мне всплыло это воспоминание, пациентка прекратила свои стереотипные причитания (конечно, я не сообщил ей то, что мне вспомнилось) и сказала с большим возбуждением: «Я не могу адаптироваться к этому разрушенному миру! Я буду страдать и пытаться бежать! Если когда-нибудь я стану достаточно сильной, чтобы это вынести, то либо я все это больше не буду видеть, либо я не буду от этого страдать». В тот момент я вспомнил очень впечатляющий сон, рассказанный мне однажды другой молодой пациенткой. Сон, приснившийся ей в юности. Я на улице, которая ведет к школе. В тридцати шагах от меня собралась толпа людей. В центре толпы стояла маленькая девочка одного возраста со мной. Она была целиком обнажена и вся дрожала. Злобные люди втыкали в нее иголки, карандаши, зубные щетки и гвозди. Этими гвоздями они писали правила и требования на ее трясущемся теле. Я смотрела на это зрелище со слезами на глазах, и мое сердце разрывалось. Затем она медленно подняла голову, повернула свое окровавленное и заплаканное лицо ко мне, и я закричала. Я кричала так громко, как могла, потому что эта девочка была мною. Я думаю, что этот сон выражал переживания моей пациентки лучше любого абстрактного описания и показывал, что находилось за фасадом взрослого мира, к требованиям и запретам которого мы все приспособились. Этот образ больно задел и меня, и я почувствовал, что вынужден многое выносить, подавляя в себе крик. К концу той сессии я почувствовал, что понимаю все события из жизни моей пациентки, и было заметно, что она увидела, что я ее понимаю. После той сессии у нее было два сна, ясно показывающие, что начался процесс внутреннего освобождения и овладения ее тревогой. Сразу после той сессии ей приснился следующий сон. — 121 —
|