|
Однако если субъект-объектное различение и расширение самосознания еще не слишком достижимы, должны ли мы бороться за них подобно мифологическому герою, побеждающему дракона бессознательного и безжалостные состояния слияния? Или мы должны пересмотреть возможные смыслы и цели встречи с комплексом слияния? Когда речь идет о комплексе слияния, то наряду с трудами Юнга, хотя и совершенно по-иному, для меня важны работы литовского философа, талмудиста и психолога Эммануэля Левина-са. Это особенно касается его размышлений об ограниченности человеческой самости или, в его терминах, этической проблемы утверждения и определения нашего чувства бытия, обеспечения нашего существования, противопоставленного первичной важности рассмотрения духовных истоков другой личности. Подобный акцент на первичности другого, а не индивидуальной самости, а на самом деле — этический императив бытия для другого — вот что характеризует труд жизни Левинаса. Он настаивает на исследовании трансцендентных мечтаний на предмет нахождения в Них мотивов власти, базисного интереса к собственному бытию, и на фактически катастрофических результатах этого. Он напоминает нам: «Аушвиц был осущест- 183 влен цивилизацией трансцендентального идеализма».144 Юнг шокирует наши идеализированные представления о трансцендентном божестве своим утверждением, что «Богом всегда называется превосходящий все остальное психологический фактор. Стоит ему перестать быть таковым, и он делается просто именем. Мертва его сущность, ушла его сила».145 Левинас идет дальше: «Ситуация, в которой задумываешься о Боге — не момент чуда и не интерес к познанию тайны творения. Первична ли идея о творении? Шок божественного, разрыв имманентного порядка, который я могу вобрать, порядка, который я могу удержать мыслью, порядка, который может стать моим — вот лик другого»146. В этике Левинаса отношение к другому, видение Бога в лице другого (которое, несомненно, требует опыта прозрачности как части Гебсеровского аперспективного понимания) становится основной заботой. Переживания комплекса слияния заставляют нас пересмотреть те способы, которыми исторически мы мыслили о другом. Я обращен лицом к лицу к моей анализируемой и чувствую, что суть моя уничтожается тем, что я ощущаю как безумие невозможных требований полностью существовать для нее, полностью забыть о своих чувствах, сознании и знаниях, полностью убрать в сторону свою самость. Но разве исцеление происходит не от взаимодействия самости аналитика с отсутствующей или беспорядочной самостью анализируемого?147 Левинас категорически сказал бы — нет. И переживания комплекса слияния заставляют меня задаться вопросом, а не есть ли его мудрость большее мерило. — 133 —
|