К. Г. ЮНГ лить свою королевскую невесту от власти мавра, к которому она прильнула добровольно как сожительница. Мавр представляет там алхимическое нигредо, в котором скрыта аркансубстанция; вот на какие мысли наводит дальнейшая параллель нашей мифологемы, т.е., выражаясь психологически, последующий вариант этого архетипа. Как алхимия, так и наша сказка описывает те бессознательные процессы, которые компенсируют христианское состояние сознания. Описывается бурление духа, который выводит христианские идеи за грань, установленную церковным воззрением, чтобы найти ответ на тот вопрос, на который, вероятно, не могли дать ответа ни в средние века, ни в Новое время. Ведь совсем нетрудно увидеть, что образ второй королевской пары соответствует церковному представлению о женихе и невесте, а в образе охотника и ведьмы — налицо искажение христианской мысли в направлении все еще существующего бессознательного вотанизма. Так как речь идет о немецкой сказке, то дело принимает особенно интересный оборот, поскольку тот же самый вотанизм психологически стал крестным отцом национал-социализму1. Последний наглядно продемонстрировал всему миру искажения «снизу». Однако, с другой стороны, сказка показывает, что достижения тотальности, в смысле целостного становления человека, — возможно только путем приобщения к темному духу, потому что последний представляет собой именно causa instrumentalis этой избавляющей индивидуации. В совершеннейшем извращении той цели духовного развития, к которой стремится не только природа, но которой также отмечена христианская доктрина, национал-социализм разрушил нравственную автономию человека и установил нелепую тотальность государства. Сказка, напротив, показывает, как нужно поступать, если хочешь преодолеть силу темного духа: надо применять его методы против него самого; чего, конечно, не может произойти, если магическая преисподня мрачного охотника останется бессознательной, а лучшие из народов будут скорее проповедовать научные положения и догматы веры, чем всерьез относиться к человеческой душе. ' Ср. мою работу: Aufsatze zur Zeitgeschichte, 1946. О феноменологии духа в сказках 343 6. ЗАКЛЮЧЕНИЕ Когда мы созерцаем дух в его архетипической форме, каким он предстает перед нами в сказках и сновидениях, то получается образ, который резко отличается от сознательной идеи духа, расколотой на множество значений. Первоначально дух — это дух в человеческом или животном облике, демония, которая выступает против человека. Однако уже наш материал позволяет нащупать следы расширения зоны сознания; оно постепенно начинает оккупировать ту, первоначально бессознательную область и отчасти превращать эту самую демонию в акты произвола. Человек покоряет не только природу, но также и дух, не представляя себе, что он тем самым делает. Просвещенному рассудку кажется, что здесь что-то не так, когда он узнает, что то, что он считал духами, есть в конечном счете дух человека, его собственный дух. Все сверхчеловеческое как в добре, так и во зле, о чем в былые времена вещали демоны, считается преувеличением и редуцируется до «разумной меры». После этого кажется, что все в полном порядке. Значит, единодушное убеждение прошлого было только преувеличением? Если это не так, то интеграция человеческого духа означала совсем не его демонизацию, так как сверхчеловеческие духовные силы, которые когда-то были связаны с природой, вошли в человеческую сущность и придали ей власть, которая рискованно сдвинула границы человеческого бытия в неопределенное. Я должен задать вопрос просвещенному рационалисту: привела его разумная редукция к благотворному господству материи и духа? Он гордо укажет на прогресс физики и медицины, на освобождение духа от средневековой затхлости и — как благонамеренный христианин — на избавление от боязни демонов. Однако затем мы спросим: к чему привели все прочие достижения культуры? И ответ повергнет нас в ужас: от страха не избавились, мрачный кошмар лежит на всем мире. Разум и поныне остался жалким, и именно то, чего все желают избежать, происходит в зловещей прогрессии. Человек добился чего-то чрезвычайно полезного, но для этого он растравил пучину мира. И что станется с ним? Где же он смо- — 245 —
|