|
Большевики превратили наш народ в людоедов. Вот и убивали венгров, жителей Праги, Кабула, вот и зверствуют в Карабахе, в Прибалтике, все у нас через пень колоду, все шиворот-навыворот; страна абсурдов, словом. А вот и Москва. Еще раз говорю, молодой человек, не бывает хороших коммунистов, все они той или иной степени преступники. —Я не состою в какой-либо партии, а к коммунистам всегда относился с презрением, ибо были они правящей партией, а к правящим всегда липнет дерьмо, да и сами правящие быстро перерождаются. Видя, что из себя представляют люди — и правящие, и нет — я прихожу в ужас. Дело в людях, а не в партиях. —Все мы рабы, ибо раб, считающий себя свободным, раб вдвойне, а мы не осознаем еще всю глубину нашего падения. Мы людоеды, запомните это, молодой человек. Мы останемся ими пока не обретем свободу, пока не скинем идеологию, пребывающую у власти, пока не свергнем иго тоталитаризма. Прощайте. Свобода для многих тягостна и хлопотна, ведь нарушаются старые стереотипы, приходится жить по-новому, опираться на собственные силы. Кому жилось неплохо при прежнем режиме, те нередко сопротивляются наступлению демократии. Я же ее встретил с самым радостным чувством (хотя и сделал мало для ее наступления, но все же что- то делал). При большевистских властях мне жилось несладко: не материально, а психологически. Меня унижали в самом главном — в творчестве. Приходит, например, приглашение на конференцию по психотерапии. Я пишу доклад, несу его визировать своему всесильному начальнику, занимавшему все должности в детской психиатрии и исполнявшего роль надзирателя за чистотой коммунистической науки. Тот читает мой доклад и говорит: —Исходя из политической соображений необходимо, чтобы у вас был соавтор. И называет себя или кого-то из своих холуев (чаще всего известного трепача и лентяя, который не то что статей не мог писать, а даже истории болезни). Что делать? И вышло несколько статей в соавторстве с этими субъектами. В них все правильно, но мои соавторы тут ни при чем. При большевиках я жил двойной жизнью; когда их власть пошла на убыль, я восстановил единство своей души и энергично принялся наверстывать упущенное: теперь у меня одного больше статей и книг, чем, наверное, у всех детских психиатров и психотерапевтов России вместе взятых. Мое имя запрещено упоминать в научной прессе, ибо официальной медициной я проклят. Я — ни с кем, и особенно не с государством. Тем более, что все посты в психиатрии и психотерапии России занимают прежние властители и их лакеи. — 135 —
|