Введение в психиатрическую клинику

За это говорит частое присутствие белка в моче при delirium tremens, наблюдаемая иногда глюкозурия, изменения в крови, провоцирующие действие воспаления легких, переломы костей, желудочные расстройства, сходство с уремическим делирием (случай 19). Иногда delirium обнаруживается в тюрьме. Во вся­ком случае delirium нельзя рассматривать просто, как явление лишения алкоголя, так как при должном уходе можно без всяко­го вреда внезапно лишить алкоголя самого неумеренного пьяни­цу, а с другой стороны, дальнейший прием алкоголя не препятствует возникновению болезни. На основании многочис­ленных наблюдении, можно, наоборот, установить, что разре­шение алкоголя несомненно вредно влияет на течение и исход болезни. Так как опасность, главным образом, грозит со сторо­ны недостаточности сердца, то целесообразно давать больному кофеин, а в иных обстоятельствах и камфару; с беспокойством и бессонницей лучше всего бороться постельным содержанием, длительными ваннами и паральдегидом.

Самую тяжелую форму алкогольного расстройства являет 44-хлетний прасол (случай 45), который, на первый взгляд, как будто даже не обнаруживает никаких бросающихся в глаза бо­лезненных явлений. Он тотчас же и охотно вступает в разговор, заявляет, что чувствует себя несколько усталым и вялым, но сей­час ему уже лучше. При более внимательном расспросе тотчас же выясняется, что больной совершенно не ориентирован во времени, месте и своем положении. Он думает, что находится на пивоваренном заводе, где его должен исследовать доктор, не знает, как давно он здесь находится, просит врача сказать, ско­лько ему следует, он сейчас же пошлет вниз мальчика. В этом доме он живет давно, жена находится наверху, в квартире. Год и месяц он хотя и знает, но не знает ни числа, ни дня недели, не может определить и времени дня; он легко дает себя уговорить сейчас утром, что дело идет к вечеру. Возражений, которые мы ему делаем, он, большей частью, совсем не понимает, принима­ет их с несколько смущенной улыбкой и отвечает на них совсем невпопад. Окружающих он не узнает, на вопросы подтверждает, что видел их уже в том или ином месте, называет их произволь­ными именами. С врачом он вместе был на скотном дворе, вы­пил с ним в трактире пива, он живет наверху в этом же доме. Однако, довольно часто называет его “доктор”.

В событиях последнего времени больной совершенно не ориентирован. Он не знает, как и с какой целью он сюда при­шел, кто его привел. Точно также не может указать, что он делал вчера и сегодня, дает на это совершенно не совпадающие с дей­ствительностью сведения. Очевидно, мелкие события дня проходят мимо него, не оставляя в памяти следов, при помощи которых он мог бы составить себе связную картину. В противо­вес расстройству памяти, угасанию таких воспоминаний, кото­рые уже сделались духовным достоянием, мы говорим здесь о “расстройстве способности запоминания”, как неспособности за­печатлевать новые впечатления. Это можно легко установить, давая больному запомнить слова или числа. Мы можем при этом убедиться, что больной после нескольких следующих кратких вопросов, совершенно не в состоянии повторить только что слышанное. С другой стороны, он довольно хорошо владеет по­знаниями, приобретенными ранее. Он считает быстро и хорошо, обладает достаточными школьными познаниями и правильно рассказывает о событиях более раннего времени, о местах, на которых он служил, своей женитьбе, которую он, правда, отно­сит лишь на 4 — 5 лет назад, о своей молодости. Но чем ближе мы подходим к настоящему, тем менее достоверны и все более расплывчаты становятся его показания. Наоборот, его суждения в области вопросов и отношений, не выходящих за пределы его кругозора, не ослаблено сколько-нибудь заметно. Ясное пред­ставление о размерах расстройства памяти мы, конечно, можем иметь лишь тогда, когда мы можем сравнить его показания с действительными имевшими место событиями. Сам больной совершенно не замечает тяжелого расстройства своей способности запоминания. Он, хотя и чувствует себя несколько слабым, сердечнобольным, боязливым, говорит даже, что он боится, что у него в мозгу не все в порядке, но считает себя в остальном душевно совершенно здоровым. Пробелы в своих воспоминани­ях он с легкостью заполняет выдумками, которые он непринуж­денно и с полным убеждением выдает за действительные происшествия. Когда его спрашивают, что он делал накануне, он рассказывает, что рано утром он был на скотной площадке и выпил 10—12 полукружек пива. Затем он дома испортил себе же­лудок тем, что выпил еще несколько стаканов пива и потому ве­чером после 10 часов явился сюда. Днем он продал 6—8 штук рогатого скота на площадке. Подобные ответы получают от него ежедневно, как только спрашивают об его последних пережива­ниях. До известной степени можно влиять на содержание его рассказов путем наводящего разговора. Если ему напомнить, что он вчера же был в Аугсбурге, он сначала несколько возражает против этого, но потом соглашается, говоря, что он сегодня приехал сюда с почтовым поездом, пил с приятелем кофе, а по­том пиво.