|
Суть дела, однако, в том, что именно подразумевается под негативными изменениями. В работах P. Bilikiewicz, W. Sulestrowski и L. Wdowiak речь идет лишь о глубоких психических нарушениях. Другие же, нерезко выраженные, негативные изменения, более адекватные медленно развивающемуся заболеванию, не расцениваются как следствие процесса. Нетрудно заметить, что такая позиция основывается на представлении о почти полном отсутствии — корреляций между негативными и позитивными проявлениями болезни, с чем едва ли можно согласиться. Следует подчеркнуть, что такие взгляды на соотношение негативной и позитивной симптоматики свойственны в той или иной степени большинству исследователей рассматриваемого направления, а в работах P. Bilikiewicz и сотрудников они выступают лишь более отчетливо. Позитивные проявления трактуются этими авторами в качестве функциональных, «привитых», излечимых (под воздействием нейролептических средств) синдромов, которые лишь осложняют или наслаиваются на основной специфический эндогенный процесс, не поддающийся. никаким терапевтическим влияниям и при лечении шизофрении проявляющийся грубыми изменениями личности. Однако такое воззрение не находит подтверждения в клинической практике, в данных общей психопатологии. Как указывает А. В. Снежневский (1960), «… позитивные и негативные симптомы при так называемых прогредиентных психозах представляют собой единство». Степень выраженности как тех, так и других определяется одним и тем же фактором — глубиной и распространенностью поражения деятельности мозга. В связи с этим удается установить тесную взаимосвязь между формой позитивных психопатологических нарушений и характером изменений личности. Так, позитивным проявлениям более глубокого уровня поражения (кататония, гебефрения) соответствуют и более грубые изменения личности в виде аутизма, «эмоционального оскудения», «падения энергетического потенциала». Но если поражение психической деятельности не столь «глубоко» (что психопатологически наряду с навязчивостью и аффективными расстройствами может проявиться, в частности, и паранойяльным бредом), то негативные изменения в рамках того же эндогенного процесса будут значительно менее выражены и нередко определяются лишь нарастанием психопатоподобных расстройств. Итак, представление о единстве позитивных и негативных проявлений противоречит точке зрения авторов (преимущественно французской школы) о грубых изменениях личности как неотъемлемом признаке шизофрении. Такое расхождение во взглядах подчеркивается нами не с целью анализа принципиальных разногласий различных школ в психиатрии. Задача наша значительно скромнее: показать, что указанные противоречия существенным образом отражаются на подходах к решению вопроса о нозологической самостоятельности паранойи. Между тем предположение, что шизофреническому процессу независимо от стадии его развития обязательно присущи выраженные изменения личности (отражающие глубокий уровень поражения центральной нервной системы), естественно, должно было повлечь за собой и ограничение круга позитивных проявлений, включаемых в рамки этого заболевания. И действительно, авторы рассматриваемых исследований, ориентируясь на грубые изменения личности, вынуждены признать наиболее свойственными (гомогенными) шизофрении лишь те психопатологические нарушения, которые также наблюдаются при глубоких поражениях деятельности мозга, т. е. симптоматику, свойственную ядерной группе заболевания. В связи с этим значительная часть бредовых состояний (также и паранойяльные), являющихся признаком более легкого нарушения психической деятельности и не сопровождающихся в соответствии с этим глубокими изменениями личности, не относится этой группой авторов к шизофрении. В этом состоит важная причина того, что паранойя, также включаемая в круг хронических бредовых психозов, рассматривается в качестве самостоятельного эндогенного заболевания. — 32 —
|