|
Мальчик, в детстве бывший живым, смышленым, но несколько ленивым ребенком, с начала периода полового созревания изменился: появились вялость, апатия, недоверчивость к людям. С возрастом он делается все более замкнутым, угрюмым и подозрительным. 25 лет, будучи на военной службе, во время одной командировки он стал замечать, что все кругом имеет особое значение, носит необыкновенный характер: посторонние люди посредством внушения заставляли его нюхать кокаин, дорогой в поезде пассажиры читали его мысли: стоило ему что-нибудь подумать, как они тотчас произносили это вслух. Какая-то неведомая посторонняя сила заставила ею бросить в окно картуз, кольцо и деньги. Двое пассажиров, ехавших в том же вагоне, хотели его расстрелять: он видел, как на него были направлены револьверы, как раздавались угрожающие голоса. Электрическая лампочка, горевшая в вагоне, была нарочно поставлена так, что свет ее образовывал правильный круг прямо у него на лбу; появившийся в это время агент В. Ч. К. делал руками какие-то странные движения, как будто стараясь его загипнотизировать, для этой же цели он поводил в воздухе то карандашом, то ручкой с пером. Приехав к месту назначения, больной стал замечать, что все как-то особо к нему относятся, что какой-то человек все время идет сбоку от него и толкается. Стали слышаться голоса незнакомых ему людей, которые то ругали его, то предупреждали, что в город ворвались поляки (дело было во время польской войны). Он увидел, что вокзальное здание и окружающие дома изрешечены пулями, что по улицам везут убитых, среди последних его отца и мать. В ужасе он хотел поскорее уехать, случайную неудачу попытки немедленно получить проездной билет истолковал, как намеренное задержание, решил искать спасения в церкви, прибежал к священнику и просил исповедать и причастить его; получив отказ, решил, что священник тоже в заговоре и бросился обратно на вокзал. Здесь его волнение обратило на себя общее внимание, он был задержан и помещен в госпиталь. В последнем ему все время слышались голоса, которые ругали его, грозили, насмехались и т. д. Он часто пытался отвечать им и вступал в перебранку. Временами все эти голоса начинали кричать одновременно, и их было так много, что он уже ничего не мог разобрать. Выписался он из госпиталя не вполне поправившимся: работа не клеилась, больной стал небрежен, рассеян, все к чему-то прислушивался: по его словам — к голосам, которые глумились над ним. Чтобы не слышать их, он стал много пить. Бывали периоды, когда ему становилось совсем плохо: он видел зверей, змей, выкрикивал отдельные бессмысленные по содержанию фразы, непрерывно жаловался, что голоса его очень мучают. Иногда случалось, что он совершал действия, которых совсем не имел в виду; например, однажды, когда он шел в клуб, где ему очень хотелось провести вечер, какая-то сила против его желания как будто повернула его, и он пошел в обратную сторону. Наконец, он «тал переживать совсем странные вещи: раз ему показалось, что голова его отделилась от туловища, одновременно с этим все предметы как-то стали менять свою Форму, то исчезали, то появлялись вновь. Было несомненно, что это все есть результат какого-то издевательства над ним, стало уже невмоготу это переносить. К тому же голоса стали сначала советовать, а потом и приказывать ему покончить с собой, — и вот он достал бритву, изрезал себе шею и грудь, но довести самоубийства до конца не смог и, пораненныйг был помещен в психиатрическую больницу. Здесь он больным себя, однако, не признавал, наоборот, находил, что у него в голове — громадная сила, поэтому он должен поехать к Ленину или к кому-нибудь другому из вождей пролетариата, чтобы открыть им путь, указать особенное средство, «как устроить все прекрасно и уничтожить поножовщину». Вряд ли после этого Ленин отпустит больного обратно домой, скорее же всего оставит его своим помощником. Больной не сделал, однако, ни одной попытки на деле осуществить свои намерения; наоборот, он все больше и больше делался безразличным, ничем не интересовался и почти все время проводил в постели. Занять его какой-нибудь работой не удалось, речь его делалась все более бессвязной и стереотипной, а временами он на продолжительное время застывал в одной и той же позе и иногда дня по три ничего не ел. — 60 —
|