|
Через полчаса он был отправлен на главный перевязочный — пункт. Провожавший его санитар, вернувшись назад, рассказал, что в течение всей очень трудной дороги по усеянной воронками местности, под непрерывным огнем, Гумлих вел себя скорее, как провожающий, чем как провожаемый, ревностно всякий раз вытаскивая своего спутника из воронок, в которые тот несколько раз попадал. Когда тот, наконец, показал ему, как цель, к которой они шли, санитарный вагон, и сказал, что там его Густав, Гумлих с видимым облегчением побежал к вагону и тотчас вскочил в него.» Так как дальнейшая судьба Гумлиха нам неизвестна, мы позволяем себе присоединить несколько строк об исходе другого подобного — случая. Видмайер был доставлен на Фронтовой нервный приемный пункт сейчас же после начала психоза. Здесь он лежит на постели, производя всевозможные театрального вида телодвижения: чего-то ищет, как будто надевает на себя ружье. Темп движений медленный, впечатление утомленности. Он сообщает свое имя, что-то говорит о непогоде. Кроме этого — ничего. Предоставленный самому себе, он закрывает глаза и больше ни на что не реагирует. Только раз он пожаловался на головную боль. В течение ближайших двух дней он очень много спит, совершенно оглушен и только театральными жестами дает понять, что у него болит голова. На третий день после приема, в восемь часов вечера — «пробуждение». Оно произвело на всех очень сильное впечатление. Дежурный санитар, докладывая о нем, говорит: «это было, как пробуждение от наркоза)). Видмайер очнулся, как от сна, при этом он казался очень удивленным, спрашивал, где он, и что с ним было. С момента пробуждения он стал совсем другим человеком, чем был до сих пор: спокойным, простым, ясным я толково рассказывающим о себе. Ни следа театральности и истерических черт. В описанных случаях важно отметить следующие особенности 1) внезапное развитие заболевания, 2) сумеречное состояние сознания, характеризующееся полной потерей видимой связи между переживаниями в нем и предшествующим содержанием психики больных, 3) особую театральность и подчеркнутость, как бы нарочитость, поведения больных и, наконец, 4) внезапное «пробуждение», характеризующееся изменением самой манеры себя держать: «как будто другой человек стал». Если далее проанализировать психоз Гумлиха по его содержанию, то выясняются еще некоторые любопытные черты. Насколько можно понять по поведению и речам Гумлиха, он не спутан и не бессмыслен, а переживает что-то, напоминающее сов. Этот сон стоит в некотором отношении к происходящему кругом. Только вместо бомбардировки Гумлих слышит музыку, а вместо военного начальства боится отца. Из этих двух мотивов (музыки и страха отца), как бы подставленных в его сознание взамен выключенной военной обстановки, легко и естественно развивается содержание разыгрываемой им сцены. Вместо грозной действительности появляется недавнее прошлое, при чем выбирается ситуация, до известной степени приспособленная к переживаемому больным чувству и к доходящим еще до его сознания отрывкам внешних впечатлений, но все черты этой ситуации приобретают характер безобидности. Больной продолжает находиться под влиянием гнетущей тревоги, он слышит беспокоющий его шум, он чувствует силу, которая нависает над ним и заставляет его делать не то, что он хочет. Все это позволяет ему без натяжки объяснить тревожное свое возбуждение, отняв, однако, у последнего его трагическое значение страх а за жизнь и преобразовав его в детское переживание. Возражения и указания на несоответствия, которые могли бы вырвать его из этой утешительной иллюзии, всякий раз безрезультатно отскакивают от него, так как он быстро импровизирует всевозможные вспомогательные построения. Перевязочное свидетельство с обезоруживающей простотой превращается в членскую карточку потребительского общества, серый походный мундир — в новую серую летнюю куртку, и даже роковое слово «война» приобретает безобидное значение, как имя какого-то торговца в Лейпциге. — 100 —
|