|
Шум толпы всё нарастал. В небе в лучах заходящего солнца неподвижно висели два-три розовых весенних облака. Девичье дерево было покрыто молодыми зелёными листьями. Мадам Гортензия в слезах бежала обратно, волосы её растрепались, она еле переводила дух. В руках у неё была соскочившая с ноги туфля. - Боже мой… Боже мой… - крикнула она, пошатнулась и чуть не упала на меня. Я её поддержал. - Почему ты плачешь? Что случилось? - спросил я и помог ей надеть дырявую туфлю. - Я боюсь… я боюсь… - Чего же? - Смерти. Она словно чувствовала в воздухе запах смерти и была охвачена страхом. Я взял её дряблую руку, её старое тело противилось и дрожало. - Я не хочу… не хочу… - кричала она. Несчастная женщина испытывала страх, учуяв место, где появилась смерть. Она боялась, что Харон увидит её и вспомнит о ней… Как и все старые люди, наша бедная русалка пыталась скрыться в траве, принимая её зелёный цвет, спрятаться в земле, принимая её тёмно-коричневую окраску, для того, чтобы Харон не смог её различить. Она вся дрожала, втянув голову в жирные сутулые плечи. - Друг мой, укрой меня, - просила она, - укрой меня и сходи посмотри. - Тебе холодно? - Я совсем замёрзла, укрой меня. Укрыв её, как можно лучше, я пошёл к мысу и теперь ясно различил погребальные песнопения. Мимо меня пробежал Мимито. - Что случилось, Мимито? - крикнул я. - Он утонул, он утонул, - не останавливаясь, ответил он. - Кто? - Павли, сын Маврандони. - Почему? - Вдова… Слово застыло в воздухе. Внезапно в вечернем свете передо мной возникло опасное и гибкое тело вдовы. Я подошёл к скалам, где собралась вся деревня. Мужчины молчали, обнажив головы. Женщины, откинув свои платки на плечи, рвали на себе волосы и испускали пронзительные крики. На гальке лежало иссиня-белое распухшее тело. Над ним застыл старый Маврандони. Правой рукой он опирался на палку, левой сжимал седую волнистую бороду. - Будь ты проклята, злодейка! - вдруг раздался пронзительный крик. - Господь Бог заставит тебя заплатить за это! Одна из женщин поднялась и, повернувшись к мужчинам, сказала: - Разве нет среди вас мужчины, чтобы перерезать ей горло, как паршивой овце? Жалкие трусы! Она плюнула в сторону мужчин, которые смотрели на неё, не говоря ни слова. — 119 —
|