– Не значит ли это делать два шага вперед и один назад? – спросил Сэм, указывая на мужчин, сгребающих листву с помощью воздуходувных машин. – Да, – согласилась я. – Не обращай внимания, весна уже не за горами, совсем близко, за поворотом. – А что же тогда за следующим поворотом, мама? Лето? – спросил Джо. Дети толкают тебя вперед, а в такое время года это, пожалуй, хорошо. В качестве звукового фона Фред устраивал каждодневную инвентаризацию дорожной разметки. – Одна желтая, – произнес он, высовываясь из своей прогулочной коляски, чтобы исследовать мостовую. И затем несколько минут спустя: – Двойная желтая. – Каждая разметка на дороге удостаивалась комментария. – Пунктирная линия! – завопил он, ликуя: это встречается не так часто. Сэм собирал красные резиновые колечки для скрепления бумаг, которые оставляли на земле почтальоны. Я думала обо всем том, чего не замечала раньше, до того как у меня появились дети: что люди добрее к детям и матерям в большинстве других европейских стран; что сходить в туалет – это не бог весть что необычное, чего надо стесняться; и так далее и тому подобное. – Не понимаю, почему листья собраны, а резиновые колечки остались? – недоумевает Сэм. Однажды утром в среду в начале марта я обнаруживаю себя вяло встряхивающей бубен в музыкально-игровой группе и убеждающей Фреда не так жестоко обращаться с маракасами[78], это расстраивает маленькую девочку, стоящую рядом с ним. Я размышляю над тем, что через двадцать лет мои дети, вероятнее всего, будут работать рядом с теми, чьи имена Тайгер и Калипсо, а не Питер и Джейн. Хотя по обе стороны церковного вестибюля стоят невзрачные стулья, обтянутые искусственной кожей, по непонятным мне причинам мы все почему-то должны сидеть на полу, на матах из пенопласта, а наши дети усаживаются между наших ног. Вероятно, мы делаем так из уважения к женщине, которая ведет эту группу и имеет право смотреть на нас сверху вниз со своего стула. Холодно и неудобно. К концу часа занятий мои бедра и ягодицы деревенеют, заставляя меня испытывать боль при вставании. Однако чувство самопожертвования и снесения тяжких испытаний ради Фреда наполняет меня сознанием совершенного благого поступка, которое в основном и определяет мои чувства в оставшуюся часть дня, хотя, возможно, такое безрассудное пренебрежение к себе вызвано скорее вдыханием в течение часа смеси хлорной извести и дезинфицирующих средств. Поскольку церковный вестибюль служит не только местом собраний матерей, но одновременно является и прибежищем для бездомных, обе группы образуют партию лишенных гражданских прав. — 183 —
|