Полужизнь

художником, и за то, что не надавила на него как следует. Надо было задать

ему кое-какие вопросы. Это было как раз перед тем, как мы с тобой

встретились. Наверное, теперь ты понимаешь, почему твои рассказы так на

меня подействовали. Весь этот блеф, притворство, а за ними по-настоящему

несчастная жизнь. Даже жутко стало. Вот почему я тебе написала".

Она еще никогда не говорила так откровенно о моих рассказах, и это

меня встревожило: должно быть, подумал я, по ним можно узнать обо мне

больше, чем я надеялся, и она уже давным-давно поняла, что я собой

представляю. У меня не было с собой экземпляра книги: я хотел, чтобы все,

связанное с нею, осталось в прошлом. Ана сохранила свой. Но я в него не

заглядывал, опасаясь того, что я могу там найти.

У меня вообще было очень мало бумажного багажа. Я привез в Африку две

тетради с набросками и сочинениями, написанными еще дома, в миссионерской

школе. Привез несколько писем Роджера -у него был красивый

аристократический почерк, и, возможно, поэтому мне не хотелось выкидывать

его послания. Кроме того, у меня был мой индийский паспорт и две

пятифунтовые банкноты. Я рассчитывал, что они пригодятся мне на обратную

дорогу. Ана взяла меня с собой как нищего, и я словно с самого начала знал,

что когда-нибудь мне придется уехать. На десять фунтов далеко не уедешь, но

это было все, что мне удалось сберечь в Лондоне, и где-то в уголке моего

сознания - там, где под влиянием унаследованной от далеких предков

осторожности сложился этот полуплан или четверть-план побега, - пряталась

мысль, что они, по крайней мере, помогут мне сделать первый шаг. Эти десять

фунтов, паспорт и другие бумаги лежали в старом коричневом конверте, а тот -

в нижнем ящике массивного бюро у нас в спальне.

Однажды я не смог найти конверт. Я спрашивал у слуг; Ана тоже. Но