Одному Богу известно, почему я не смог заставить улыбаться собственную жену. Однако Лидди совсем не выглядит счастливой. Скорее испуганной. — А если я и этого потеряю? Такая вероятность не исключается, она всегда существует, когда речь идет об ЭКО. В жизни вообще нет гарантий. Точка. Ребенок, который родился совершенно здоровым, может неправильно лечь и задохнуться во сне. Многоборец может упасть замертво из-за врожденного порока сердца, о котором он даже понятия не имел. Любимая девушка может полюбить другого. Да, у Лидди может случиться выкидыш. Но какие остаются альтернативы? Что на последующие девять-двадцать лет этот ребенок останется кубиком льда? Или родится в семье двух женщин, решивших жить во грехе? Рейд с такой надеждой смотрит на Лидди, что я смущенно отворачиваюсь. — А если нет? — говорит он. Внезапно я чувствую себя так, словно подглядываю в окно с улицы. Любопытный Том, соглядатай, а не молящийся. Но ребенок… Этот ребенок не будет здесь лишним. Вечером я чищу зубы в ванной для гостей, когда туда заглядывает Рейд. — Ты можешь передумать, — говорит он, и я не делаю вид, что не понимаю, о чем речь. Я выплевываю пасту, вытираю рот. — Не передумаю. Рейд смущенно переминается с ноги на ногу. Руки он держит в карманах брюк. Он мало напоминает того Рейда, которого я знаю, — человека, который всегда держит ситуацию под контролем, человека, обаянию которого можно противопоставить только его ум. И я с содроганием понимаю, что, несмотря на то что Рейд «золотой мальчик», который, кажется, всегда и во всем первый, я только что обнаружил, в чем он не силен. В выражении благодарности. Он снимет для другого последнюю рубашку, но когда речь заходит о том, чтобы получить добрую, такую в наше время редкую, помощь для себя самого, тут же теряется. — Не знаю, что сказать, — признается Рейд. Когда мы были маленькими, Рейд выдумал секретный язык, для которого составил словарь и все такое. Потом он научил этому языку меня. За столом он говорил: «Муму рабба воллабенг», и я прыскал. Мама с папой недоуменно переглядывались, потому что не понимали, что Рейд только что сказал, будто мясной рулет пахнет, как обезьянья задница. Этот язык сводил родителей с ума, они злились, что мы можем общаться за пределами обычной беседы. — Не нужно ничего говорить, — отвечаю я. — И так все понятно. Рейд кивает и обнимает меня. Он вот-вот расплачется, я чувствую это по его дыханию. — Я люблю тебя, мой младший братик, — шепчет он. — 175 —
|