|
недооценивала искушенности своего персонала; и я с удовольствием уступил дефицитные презервативы соседу по палате, многодетному язвеннику, - за книжку Карла Ясперса "Куда идет Западная Германия?" - не самый значительный, но единственный из переведенных в этой стране трудов близкого мне мыслителя. * Мне было хорошо в больнице. Нигде еще мне не было так хорошо, как здесь. Это была та самая "лазейка" в тоталитарной массовидности бытия, о которой сказал Ясперс нам в утешение. Спрятавшись в нее, я чувствовал себя надежно защищенным. Иногда ко мне приходил Бутков, и на черной лестнице я выступал вразрез с курсом популярного журнала "Здоровье": - Болезнь, - говорил я… - Знакомо ли тебе это благо? - Откуда? Я же сибиряк, - удрученно потуплялся визитер. - Неужели ты в жизни ничем не болел? - Не доводилось. - В больном обществе быть здоровым глупо. 315 - А что я могу? С детства на тридцатиградусном морозе в мяч гонял. Против воли закалился. - Он вздыхал. - Сибирь... На нашей закалке эта система и выезжает. Мы ведь и Сталина спасли, когда немцев от Москвы попятили. - А ты подлежишь призыву? - Естественно. Если зимнюю сессию не сдам, весной забреют. - Тогда как меня, Бутков, уже нет. Не в "мирное", по край ней мере, время. Отныне я - "боец ограниченной годности". Только ради этого стоит впасть в болезнь. Идеологическую повинность тоже не обязан отрабатывать. "Почему на комсомольском собрании не был?" - "Болен был". Здоровые проголосовали единогласно, а ты - уклонился. На легальном основании. Болезнь, это в общем та же эмиграция. С тем плюсом, что порываешь с системой в пределах государственных границ. Наш общий друг рванул на Запад, а мы, больные, эмигрируем в свой недуг. Оставаясь при этом на своей собственной земле. Со своим языком. Вам, сибирякам, хорошо. Вы генетически запрограммированы на выживание под сверхдавлением. Нам же, европейцам России, ничего, кроме болезни, не остается. Все мы тут с гнильцой. Здоровы лишь "слуги народа". Только они благополучно доживают до старческого маразма. За пуленепробиваемыми стеклами... Ты не ерзай: микрофонов тут нет. Больница, Бутков, не общежитие МГУ. Больному свобода слова ничем не грозит. Обычно мы с ним сидели на самой последней ступеньке, под запертой чердачной дверью, и, докурив, стреляли 316 окурками вниз по лестничному маршу. После того как я завершал очередную апологию болезни, Бутков информировал меня о мире здоровых, чем лишний раз подтверждал мою органическую правоту. Однажды Бутков явился не то, чтобы мрачнее, чем — 150 —
|