|
- Так и надо. Больше ничего не чувствуете? Я закрыл глаза. Внутри меня было пусто, только справа вдали сильно мерзла рука. - Ничего, - сказал я. - А что это так лязгает, сестричка? - Лязгает? А! Сосед ваш манку кушает. Старческий голос раздраженно закричал: - Лязгаю, да! И что? Привык есть быстро, по-солдатски. Нам некогда было рассиживаться, мы мировую революцию делали! А вы, сестра, русского языка не знаете! Ест, а не кушает. Ест! Твердо и жестко. Без сюсюканья. - Какое уж тут сюсюканье, Лев Ильич, - кротко возразила медсестра. - Мальчик больше двух литров крови потерял. - Не на войне же! - огрызнулся голос. - Сам виноват. И снова залязгала алюминиевая ложка, часто, алчно. Невесело было в этом мире, и я снова отлетел. * ...вдруг я открыл глаза, а их открыв, зажмурился: из зеркала над умывальником в глаза мне било солнце. Сестра передо мной сидела новая. Немолодая и неряшливая. Бедра распирали грязноватый халат, чулки на ней были коричневые, хлопчатобумажные, самые дешевые. Она мне понравилась. Она была рыжей, и вокруг 307 озабоченных зеленых глаз на красноватом пористом лице имела смешливые морщинки. Спирт, наверное, пьет, решил я и закатил глаза на бутылку. Бутылка снова была полна, но фамилия на этот раз была татарская. Я сказал: - Новая. - Кровь-то? Ага! Эту тебе с распределителя прислали, - мгновенно оживилась рыжая неряха. - А вчера, слышь, у них твоей группы не было, так Сосина Зойка с терапевтии свою тебе дала. Спасла тебя, считай. Ох, девка хор-рошая! Просто огонь. Глаз на тебя положила, ты понял? Сам как, оклемался? - Угу. - Болит где, нет? - Нет. Не чувствую вообще ничего. - Ты и не должен. Ты же замороженный пока. Грелка с лёдом у тебя на животе, не ощущаешь? - Со льдом? Парадоксально... - Чего? - Грелка - и со льдом, - пояснил я. - Смешно. - Юморист ты, как я погляжу. Таких я люблю! Ты мне потом анекдоты порассказываешь, лады? Дверь палаты распахнулась, и ее как ветром сдуло. Подобрав! полы халата, передо мной плотно уселся дюжий главврач. Его| широкое крепкое лицо лоснилось синевой выбритости. - Воскрес, христосик? - спросил он приятным баритоном, обнажая меня до золотистого моего паха перед целой свитой студенток. 308 - Так больно? - Нет. - А так? - Нет. - Разморозишься, еще будет больно, - утешил он меня. - Омнопон ему на ночь. Иглы не боишься? - Нет. - А ножа? - Оперировать будут? - Надо бы... Да жалко, - пошлепал он по бесчувственному моему животу, - красоту твою портить. Будем посмотреть. Воскресай пока дальше, студент. - И, обдав меня теплом — 146 —
|