|
* «Крафтс» — крупнейшая ежегодная выставка собак в Национальном выставочном центре в Бирмингеме, «Cruft’s dog show». — Примеч. пер.
Это девушка! Притормаживаю, останавливаюсь. Девушка бежит к машине. Какая, к черту, девушка! Это парень в женской одежде. Да я же его знаю!
Опускаю стекло:
— Ты чего так вырядился? Ты что здесь делаешь?
Он пытается согреться, обхватив плечи ладонями; на нем только блузка.
— Долгая история. Может, в машине расскажу, а?
Открываю переднюю пассажирскую дверь, и он запрыгивает в машину. Как женственны его ноги в намокших, облегающих колготках! Черт, просто зависть берет. Я свои бесформенные сосиски прячу в джинсы.
— Откуда едешь? — спрашивает.
— С друзьями встречалась, — говорю поспешно. — Гораздо интереснее, где был ты.
Джейсон смотрит на меня широко раскрытыми, словно навеки удивленными глазами. Поразительно, я вдруг осознаю, что его именем и пыталась отделаться от приставучего извращенца. Оно как-то первым пришло в голову, когда меня спросили о друге. А он, оказывается, девчонкой нарядился!
— Я тут в драмкружок попал. Играл девушку. Репетиция у нас была, понимаешь? Вышел я стаканчик пропустить, то да сё; где один, там и другой. Потом возвращаюсь — а у них заперто! И вся одежда, и бабки — все в раздевалке осталось. Такое только со мной и могло случиться, — вздыхает он горестно.
По дороге в Кауденбит рассказываю, что, судя по всему, турнира мне не видать как собственных ушей. Въезжаем на главную улицу города. Смотрю, парень заволновался.
— Э-э... Вот бы ты меня прямо к дому подвезла, а? А то некоторые могут неправильно понять...
Хохочу, не могу остановиться, а он сползает по креслу под сиденье и оттуда рассказывает, как подъехать к каким-то баракам возле железнодорожной станции.
— Ой,бля! — Внезапно он ныряет еще ниже, увидев людей, выходящих из занюханного паба на углу. — Сосед Уотсон!
Только когда этот самый Сосед проходит своей дорогой, подъезжаем к дому Джейсона.
— Дженни, а можно я тебя еще об одной услуге попрошу?
Пожалуйста, постучи и попроси моего старика принести мне куртку, кроссовки и спортивные штаны.
Если честно, то идти не хочется. Но у него такой умоляющий взгляд.
— Ладно, схожу...
Вылезаю из машины и подхожу к дому. Из-за дверей ревет и грохочет рэп, некоторое время я безуспешно молочу кулаком. Наконец, передо мной появляется изрядно помятое желтое лицо, похоже, сильно обожженное с одной стороны. Другая сторона лица здорово на кого-то смахивает, но не могу сказать, что на постаревшего Джейсона. Грохот из дома просто оглушает, и хозяин уходит убавить громкость. Он возвращается, и я пересказываю все, что слышала от Джейсона. Удивленно качая головой, старик приглашает меня в прихожую. Там царит запах пережаренной пищи, вся мебель — старье.
— Извините за шум. Сижу вот, «Фифти сентс» слушаю. — Потом, вспомнив о Джейсоне, поднимается наверх и возвращается с одеждой.
Несу все в машину и жду снаружи, пока Джейсон воюет с трико и кроссовками.
Он выбирается из машины и смотрит на меня.
— Спасибо тебе, Дженни. Я твой должник. — Улыбка от уха до уха враз меняет мальчишеское лицо: теперь на нем только глазищи, блестящие зубы и неуемная энергия. — Ты не девушка, а чудо. Сразу видно, не маменькина дочка.
Он идет домой к себе, а я — к себе. Блин, а напрасно я его за чмо держала, теперь он кажется мне намного интереснее. И вообще, такой милашка...
Дома я вся бурлю событиями прошедшего дня. Чтобы успокоиться, включаю запись любимого документального фильма, посвященного смерти Курта Кобейна. Я обожаю такое время: все уже легли, и дом мой; наконец-то можно спокойно посмотреть телик. Да, Кобейн был гением. Вот так вот запросто плюнуть на всеобщее поклонение, предпочесть смерть - славе. Ну разве не в этом нравственное совершенство, сила духа, к которой мы все стремимся? Перед глазами все плывет; в моих мечтах Курт Кобейн появляется в Кауденбите на огромном мотоцикле, забирает меня с собой, увозит из этого города, и вот мы уже катим по пыльным сельским дорогам южной Европы. А потом останавливаемся где-то в Италии, на вершине залитого солнцем холма, и занимаемся любовью...
Вдруг слышу - открылась дверь. Ну вот, только собралась спокойно помастурбировать! Кого там несет, ночь на дворе...
Заходит отец, с ним Амброз; собачьи морда перевязана бинтами. Отец обычно на меня набрасывается, когда засиживаюсь допоздна, а тут вдруг бочком так, бочком:
- Э-э... добрый вечер!
Подхожу к собачке. Из бинтов печально торчит один глаз.
- Господи, что стряслось? - всплескиваю руками, словно и не догадываюсь.
Отец косо смотрит на несчастного песика.
- Да вот, сегодня в Данфермлине средь бела дня на него налетела пара ротвейлеров. Бедняга едва без глаза не остался.
Ездили к ветеринару, зашивали морду.
- Как ты такое допустил?
- А что я мог сделать? - взрывается он и добавляет с подозрением: - А с чего это ты вдруг печешься о собаке?
- А с того самого, что ты используешь его как вещь, как и все остальное, что попадается тебе на пути! - кричу ему в лицо.
Бубнит что-то в ответ, мол, Инди разбудишь, и маму. А я нарочно хлопаю дверью - пусть теперь расхлебывает.
О, тут как тут! Мамочка появляется на лестнице в ночнушке и жалобно спрашивает:
- Что стряслось, Дженни? Что такое?
- Спроси это недоделанное чудовище, за которое у тебя хватило мозгов выйти замуж! - огрызаюсь я и скрываюсь в комнате.
- Не смей так говорить с отцом! Не смей так говорить в этом доме, нахальная девчонка! - визжит она в ответ; слышу - отец ее уже успокаивает. Не знаю, кто из них гаже. Вот ведь предки достались: мерзкая свинья и тупая курица.
— 25 —
|